Ул погасил кентавр. Горшеня продолжал еще куда-то идти, но уже замедлялся. Тряска была уже не такой сильной. Ул решил попытать счастья еще раз:

– Горшеня! Нас есть нельзя! Ты ошибся!

Это было не самое убедительное начало, однако на сей раз гигант почему-то его услышал.

– А кто? – отозвался его голос сразу как бы и снаружи, и изнутри. Так бывает, когда слушаешь говорящего человека, прижавшись ухом к его груди.

– Я… я Мокша Гай! Меня нельзя глотать, потому что ты глотаешь только тех, кого любишь! – выпалил наудачу Ул.

Горшеня призадумался. Ощутив, что его слова попали в цель, Ул стал развивать тему дальше.

– Да, я Мокша! И ты меня съел! – прогудел он укоризненно.

– Ты не Мокша Гай! – уверенным голосом произнес Горшеня. Одновременно Ул почувствовал, что они больше никуда не идут.

– Нет, я Мокша! – заспорил Ул.

– Я рад за вас, молодой человек, однако, к сожалению, вы – это не я. Двух Мокш не бывает! – насмешливо произнес голос, и тотчас кто-то коротко стукнул по котлу снаружи.

Ул припал глазом к щели и увидел еще чей-то глаз, напряженно пытающийся рассмотреть его. Некоторое время оба глаза буквально сталкивались ресницами. Затем глаз отодвинулся, хозяин его отошел на шаг – и перед Улом предстал Мокша Гай. Тут же рядом с ножки на ножку прыгал озябший Белдо.

Человек привык считать себя мерилом ума и логики. Все на свете он примеряет на свой собственный интерес, с точки зрения собственного опыта. Так и кошка, наверное, судила бы Вселенную: «Ну да, согласна, все неплохо, но заняться толком нечем. Птиц и мышей как-то маловато, а собак как-то многовато. Да и тема диванов раскрыта недостаточно».

Из дневника невернувшегося шныра

Было уже темно, но выкатившаяся на небо луна, обложившая себя по краям ватками фиолетовых туч, многое позволяла разглядеть. Поляна, довольно большая, шедшая подковой, была отделена от поля редкой, искусственно посаженной цепочкой деревьев. В конце поляны в земле копошилось нечто грязно-белое, не имеющее четкого контура. От этого грязно-белого, всякий раз как оно приходило в движение, волнами исходили тревога и боль. Начинала кружиться голова, подташнивало.

– Мне здесь плохо, я задыхаюсь! – забормотала Яра.

– Это рогрик… Паническая атака. Сейчас пройдет, – с трудом выговорил Ул.

Рогрика окружали берсерки, но ближе тридцати-сорока метров ни один из них к червю не подходил. Улу даже показалось, что многие берсерки не столько берегли рогрика, сколько себя охраняли от него, хотя арбалеты их и были нацелены во внешнюю сторону.

По краям цепи берсерков в кустарнике притаились два джипа, в кузове одного из которых был установлен стационарный арбалет. В небе проносились гиелы, но держались высоко.

Горшеня топтался на месте, делая шаг вперед, а потом сразу назад. В нем происходила борьба. Одна часть Горшени велела ему бежать, расшвыряв всех ведьмарей, оказавшихся на пути, другая же находилась под властью эльба. Гай, чувствуя это, спокойно стоял недалеко от Горшени и насмешливо разглядывал великана. Если он и опасался сейчас кого-то, то не Горшени, а того, что опекун, с которым он был слит, опять вздумает тягаться силами с