– Кто вы такой, сын мой? – наконец произнесла она.

– Нино ди Никколайо Латини, мать аббатиса. Я друг… Когда-то был другом Тессины Альбицци, как ее тогда звали. Тессины Барони. Мой отец сказал, что она удалилась сюда полгода назад. Мне очень важно с ней увидеться.

– Почему? Почему это так важно, что вы приходите сюда и нарушаете наш покой?

Я хотел сказать, что покой нарушает маленькая монахиня, а не я, но не стал. Потому что мать аббатиса задала вопрос, на который я не знал точного ответа, по крайней мере такого, чтобы она осталась довольна. Но что-то сказать все-таки было нужно.

– Я слышал, что донна Тессина пришла сюда, потому что ей нужно было скрыться от своего супруга. Но от меня донне Тессине скрываться незачем. В целом мире нет человека, который желал бы ей счастья и добра больше, чем я.

– Латини? – прошептала какая-то из сестер. – Сын мясника?

Послышался приглушенный разговор и, кажется, хихиканье.

– Мать аббатиса, Тесина Альбицци послушница здесь у вас или нет? – спросил я, не в силах больше это выносить.

– Нет. – Аббатиса мягко сложила большие пальцы и посмотрела на свои ноги. Потом положила руку на крест на шее. – Тессина не послушница. Она кандидатка. Вы можете с ней увидеться, если оставите меч сестре Аббонданце.

Маленькая монахиня, открывшая дверь, выступила вперед и прищурилась. Я пожал плечами, отстегнул меч и вручил его сестре. В ее руках он показался нелепо огромным.

– Она с сестрой Беатриче. Идите за мной.

Меня провели по коридору в заднюю часть здания, мимо кухни и прачечной. Но ведь сестра Беатриче… она же точно умирала еще шесть лет назад… Мы прошли через арку в длинную комнату с низким потолком, чистую, но явно неиспользуемую, как и бóльшая часть монастыря.

Я открыл дверь. В келье едва хватило места, чтобы поставить кровать. На кровати лежала одетая в белый чепец крошечная сморщенная женщина под ослепительно-белой простыней, натянутой до самого подбородка. Ее голова покоилась на подушке из отбеленного льна. Рядом с ней на трехногом табурете сидела Тессина. На ней была старая серая туника, волосы покрывал такой же белый чепец, как у сестры Беатриче, завязанный под подбородком. Я заколебался. Она ли это вообще? У этой женщины под глазами, казавшимися усталыми и покорными, лежали безрадостные тени. Но я узнал смешливую форму рта, закругление носа. Тессина держала крошечную ручку старой монахини, и они обе, очевидно, пребывали глубоко погруженными в беседу, потому что вместе повернулись к двери, испуганно вздрогнув, когда я закрыл ее за собой.

Никто ничего не говорил. Я стоял в проеме, а Тессина и монахиня разглядывали меня. Я знал, конечно, что выгляжу плохо: я больше недели спал в одной одежде, не брился Бог знает сколько. У меня появилась седина в волосах и шрам.

– Это, должно быть, Нино, – первой заговорила монахиня.

Голос у нее оказался такой же крошечный, как она сама, высокий и почти бесплотный. Я понял, что она рассматривает меня, а потом старушка улыбнулась:

– Я права. Верно, милая? Это же он?

– Это не может быть он, – ответила Тессина очень тихо.