И я не знаю, какой вкус ощущает она сейчас, когда огромный купол собора окрашивается во все более темный красный, когда она берет из моей руки персик и откусывает кусочек. Чувствует ли она ту же сладость, что и я? Уксусные булавочные уколы осиных лапок, амбру, сочащуюся золотыми каплями, уходящую в теплый, коричневый, такой же, как черепица маэстро Брунеллески? Я не знаю сейчас – и я не знал тогда. Но была одна вещь, которую мы распробовали в том простом добром супе, хотя я так никогда, за всю жизнь, и не нащупал ее языком. Это нечто не имело ни вкуса, ни аромата, но царило там, порожденное медленным танцем ложки и руки, ее державшей. И это была любовь.