Очередное объявление привлекло его внимание: «Два шофера на легковые автомашины М-1 требуются Уполнаркомзагу СССР по ЯАССР, справляться: Ленинская, семьдесят три, в часы занятий». Он раза три повторил непривычные, труднопроизносимые слова — Уполнаркомзагу, ЯАССР — и подумал, что вполне мог бы устроиться здесь на работу шофером, и даже на легковую машину. «Нет уж, — остановил он себя, — карлите вы здесь сами, а я достоин лучшей участи».

С другой стороны стенда висел небольшой плакат, отпечатанный на серой газетной бумаге: «Горючее нужно фронту. Экономьте каждую его каплю! Сэкономив триста кг жидкого топлива, можно обеспечить горючим один советский танк на суточный бой с противником!» Еще раз оглянулся и, никого не заметив, с наслаждением сорвал плохо приклеенный плакат, как будто этим он мог помешать суточному бою танка с противником.

Он брел по Набережной и с удивлением прочитал, что теперь южная ее половина называется улицей Николая Чернышевского. Вышел на когда-то хорошо знакомую ему Большую и увидел, что она носит имя Ленина. Но вот на бывшей Соборной Дигаев заметил табличку: улица Нестора Каландарашвили, и изменить после этого его настроение к лучшему было уже невозможно. У Дигаева было такое ощущение, как будто его публично оплевали, надругались над ним. Как же это так — именем Каландарашвили назвали целую улицу! Того самого красного, который помешал так хорошо начинавшейся было карьере Дигаева.

Тогда, в девятнадцатом году, путем сложных интриг, в которые он вовлек всех своих мало-мальски влиятельных приятелей из контрразведки, то бишь осведомительного отдела штаба Иркутского военного округа, Дигаеву удалось получить должность заместителя начальника каторжного централа в селе Александровском. Он получил туда направление одновременно с досрочным присвоением очередного звания. О чем другом ему еще можно было мечтать! Однополчан направляли на фронт, а он из Якутска ехал в райские кущи, где при желании можно было и деньжат припасти на будущее, и без особой опасности расти в чинах и званиях. Вот так и было бы, не попадись на его пути командир красного партизанского отряда Каландарашвили. В сентябре, ровно через месяц после того, как Дигаев приступил к исполнению своих обязанностей, переодевшись в белогвардейскую форму, Каландарашвили с отрядом прибыл в тюрьму, и, пока Дигаев разбирался с предъявленными ему поддельными документами, караул был обезоружен. Четыре сотни освобожденных заключенных так и не удалось разыскать. Дигаеву это стоило разбирательства на офицерском суде чести, из войсковых старшин он был разжалован в есаулы, каково?

Дигаев и к покойнику сотнику Земскову долго испытывал теплые чувства именно из-за того, что тот, задержавшись в Сибири с остатками колчаковцев, был свидетелем гибели командующего войсками Якутской области и Северного края Нестора Каландарашвили. В марте девятнадцатого года неподалеку от деревни Табаги (в которой Дигаев, перебравшись через Лену на собачках, ночевал только вчера) на узкой протоке колчаковцы устроили засаду и подстерегли меньшую часть отряда и штаб командующего. Никого не пощадили белогвардейцы, даже с десяток крестьян-ямщиков порубили. А теперь благодарные горожане увековечили память о герое-грузине.