— Что с тобой, станичник, или признавать не хочешь? — подойдя к нему вплотную, подтолкнул валенком Дигаев.

— Вашбродь! Не трогай ты его, — выглянул из соседней комнаты Ефим Брюхатов. — Не в себе Володька, третий день пьет не просыхая, горе себе придумал.

— Да в чем хоть дело? Повзбесились вы все здесь, что ли? — шагнул Дигаев в горницу Брюхатова.

А следом за ним несся негромкий, тусклый голос бывшего прапорщика:

— Настасья его бросила. Бросила и сбежала, вроде бы с медсанбатом резерва, его на фронт из этих краев снарядили. Ну, стерва она, вашбродь, мужик кормил, поил ее, в люди хотел вывести, а она и от него, и от нас утекла, не попрощавшись, как кошка бездомная.

— Да, — с горечью плюнул Дигаев в сторону печки, — возле нас ей самый дом был. А на что он пьет? — кивнул головой в сторону музыканта.

— Кто его знает, денег вроде нет, а каждый день с утра пьяный приходит.

— Вы здесь, однако, от безделья скоро таких дел наделаете, что потом сообща не расхлебаем. А где Бреус прохлаждается? Распустил он вас, как я погляжу.

— Здесь я, есаул! — раздалось от порога. — С благополучным прибытием.

— Тс-с… Бреус, тут тебе не Хайлар и не тайга, — погрозил пальцем Дигаев, — на время все чины и звания следует забыть. Ни в коем случае. Чтобы я больше этого и не слышал. Все поняли?

не успокаивался Магалиф.

— Бреус, Брюхатов, какого черта вы его не угомоните? И где это он набрался народного творчества? Выходит, черт знает по каким притонам здесь шнырял.

— Не обращайте внимания, Дигаев, это он теперь так настроение выражает. Немного попоет, а там и баиньки, — успокоил Бреус. — Вы лучше расскажите, как добрались.

Участников дальнего перехода было не узнать. Ефим Брюхатов настолько спал с тела, что, казалось, уменьшился в объеме раза в два. Тройной подбородок, окладистые щеки хомячка пропали, только вытянувшаяся морщинистая кожа напоминала о них. Вместе с толщиной Брюхатов потерял и всю свою осанистость, представительность, вообще же он очень ко времени был похож на тяжело переболевшего человека. Его самоуверенный голос уже не рокотал к месту и не к месту, и казалось, что даже тембр его сменился, изредка позволяя угодливые интонации.

И только Бреус оставался самим собой, как всегда, он был гладко выбрит, аккуратно подстрижен. А сочетание широких галифе, старенького кителя с потемневшими следами от споротых погон да очки в металлической оправе придавали его внешности вид демобилизованного воина, занимающего небольшую руководящую и вполне интеллигентную должность.

— Вы, Бреус, выглядите так, как будто никогда не покидали этих краев, — одобрительно поглядел на него Дигаев.

— Уважаемый Дигаев, способности к мимикрии у меня врожденные. Но это только внешне, моя суть всегда и везде остается прежней. Итак, каковы наши планы? Могу доложить, что за эти дни мы с Брюхатовым прекрасно изучили интересующую нас местность.