— Чего тебе Семеныч, Афоня? Он ведь нас если не пристрелит в удобное время, так сбежит с золотишком, кричи потом «ау!» в тайге. Жаль, Гошка заупрямился, а то топориком бы их сейчас потюкать, и весь металл нам троим достанется. Может быть, вдвоем с тобой так и сделаем?

— Разве так можно, Еська? Они же наши товарищи, мы на общем деле удачу ищем. Я к такому не привык. Позавчера рисковали вместе, вчера за одним столом ели, а сегодня перережем друг друга?

— Дурак, ты же сам, по своей собственной воле примкнул к нашему миру. Вспомни, как уговаривал нас, чтобы взяли на дело. Значит, теперь ты вор, ты меня должен поддерживать, а я тебя. А кто такой Семеныч? Или Ефим? Они случайные, в гражданскую войну у беляков служили. Они нам не товарищи.

— Не могу я, Еська, давай утром еще Гошку спросим, что он думает, а там и решать будем.

— Ну, гляди, Афонька, утром я тебя последний раз спрошу — и конец. Если опять упрешься, и тебе плохо будет, попомни мое слово, я обиды не прощаю.

— Перепил ты, Еська, завтра и сам по-другому заговоришь.

— Я завтра Семена прибью в болоте, а там видно будет, как с остальными поступить.

Не ожидая окончания разговора, Семен Жарких тем же путем заторопился в избушку. Когда они вернулись, он уже лежал, сжимая нож, — поведение Иосифа Виташева предсказать было невозможно. К утру он не выдержал и забылся неглубоким сном.

Проснулся Семен оттого, что кто-то тормошил его:

— Сержант, ну и горазд ты дрыхнуть, вставай! Тебе пора в деревню.

Семен Жарких секунду полежал с закрытыми глазами, вспоминая все, что происходило ночью, и нехотя поднялся.

— Пошли похмелимся по маленькой и в дорогу, — не отходил от него Семеныч.

Они вышли на полянку. К утру посвежело, и с наветренной стороны на лавках, на столе, на оставленных во дворе вещах из тумана осел водяной налет.

— Ишь наморось какая, — передернулся от прохлады Семен Жарких.

Все молча, неохотно ели, однако после первых стопок разговорились, но уже как-то лениво, устало, боясь, что похмелье затянется и превратится в очередной загул.

За столом Иосиф Виташев поинтересовался, когда уходит в деревню Семен. Тут мнения разошлись. Атаман требовал, чтобы Жарких не тянул и тотчас отправлялся, а гость не хотел торопиться.

— Мне, Семеныч, перед дедом оправдываться придется, где это я загулял. Если на охоте, то почему ничего не подстрелил? Гошка обещал раздобыть глухаря, вот тогда я и пойду в деревню.

Виташев, послушав Семена, успокоился и засобирался на рыбалку.

Вроде и привычен был Семен Жарких к опасностям, слава богу, немало их было и в военной разведке, и в отделе по борьбе с бандитизмом, но, поняв, что Иосиф Виташев собирается выслеживать его, он почувствовал учащенное сердцебиение. Он понимал, что исход схватки может быть разным, в особенности когда опасность будет подстерегать его за любым кустом. А если Виташев нападет на него не с ножом, а просто-напросто пристрелит из-за куста и весь разговор? Тут уж никакая сноровка не поможет, тем более что дед Василий зарядил патроны ружьишка мелкой дробью.

Иосиф Виташев отозвал в сторонку Афанасия Шишкина, они о чем-то быстро переговорили. Виташеву не понравился ответ Шишкина: когда Афанасий пошел от него в сторону, он резко схватил его за рукав.