— Да отвяжись ты от меня, Еська, — легонько оттолкнул его Афанасий Шишкин, — не хочу я. Разговаривай на эту тему с Гошкой.

Тотчас же Иосиф Виташев, коротко размахнувшись, неожиданно ударил его по лицу.

— Эй-эй, станичники, — бросился к ним Сан Саныч, — чего это вы руками размахались? Чего не поделили?

— С таким дураком разве можно какие дела иметь, — возмущенно ответил Афанасий, вытирая рукой кровь с разбитой губы, — как друга в доме принимал, кормил, поил, а он руки распускает. Знать тебя больше не хочу, Еська!

— Меньше бодяги разводи, валенок, пока я тебя в верзошнике не утопил!

— Да как только я слово скажу, тебя самого утопят!

И быть бы между ними драке, если бы Семен не увидел единственный шанс, который позволял ему вызвать недоверие к Иосифу Виташеву и спасти операцию по ликвидации банды, которая была теперь на грани срыва.

— Семеныч! — громко привлек он внимание. — Это, конечно, не мое дело, но могу рассказать, почему они спорят. Кстати, вас это прямо касается.

— Ну-ка, давай-давай, — одобрил Семеныч, поудобнее присаживаясь на коряге возле стола.

Ефим Брюхатов отошел за спины спорщиков, тоже внимательно прислушиваясь.

— Иосиф Виташев сегодня ночью уговаривал Афанасия Шишкина зарезать меня, чтобы я не доставал вам продукты и не вывозил отсюда на лодке. Потом предложил ему тюкнуть всех вас ночью по голове, а золотишко поделить на двоих.

Сан Саныч вынес из избы карабин и суконной тряпочкой начал начищать его.

— Чего молчишь, Иосиф? — с кривой улыбкой, как будто у него сильно разболелись зубы, спросил Семеныч и даже руку к щеке приложил, поглаживая ее.

— Чего бы ты хотел услышать, атаман? Я всем говорил, что это энкэвэдэшник, по повадке видно. Вы мне не поверили. Но он теперь это подтверждает. Зачем мне убивать его или кого-то из вас? Вот если ты мне прикажешь, так я ему, этому гаду лягавому, вырублю шнифты, ишь, мент, в цвет попал, разногласия между нами сеет.

— А за что ты Афанасия бил? — послышался хрипловатый голос Ефима. — Может, он тоже на НКВД работает? Говори, не стесняйся.

— Ты бы, Сиплый, хоть не глотничал, — огрызнулся Виташев, — у Афоньки голова так заточена, вот мы с ним чуток и погрызлись. Но это дело наше, сами решим, — Иосиф повернулся к Афанасию Шишкину и протянул ему руку для пожатия: — Держи кость, чего нам с тобой делить, если сходка против.

— Это ты хорошо придумал, — одобрил Семеныч. — Но мне все-таки интересно знать, из-за чего ты его по морде хлопал? Афанасий, теперь ты говори, — потребовал Семеныч.

— Постой, Семеныч, я ему напомню, о чем они говорили. — Семен Жарких чувствовал, что момент может быть упущен, и тогда расправа над ним обязательно свершится, и немедленно… — Он ведь предлагал тебе на калтусе меня подстеречь, предлагал?

— Я тоже слышал, — неожиданно раздался голос Сан Саныча, — говорили такое, Афанасий, уж ты не ври.

Слышать Сан Саныч ничего не мог, иначе события происходили бы по-иному, а говорил он для того, чтобы сбить Афанасия, не дать ему отмолчаться.

— Да… — механически согласился Афанасий.

— И о том, как вы соврете, что вершу будете ставить… — продолжал Семен Жарких, — говорил?