В следующие два дня газеты были полны сообщениями о затмении. Нина Михайловна читала их со страстью, и, разумеется, кто-то из коллег немедленно прислал ей телеграмму о том, как прошло наблюдение. «Поздравляю с успешным наблюдением затмения 25.I! — писала она Тихову уже 27 февраля. — Полно газет; я получила из высокогорного аула Нухур в Копет Даге телеграмму (дошла через 1 ч[ас] 30 м[инут]!): „Наблюдали при хорошей видимости. Сняли карту. Письмом подробности“. Прислал это ак[адемик] Туркменской АН проф[ессор] Смирнов». И продолжала одновременно с радостью, грустью и вечно присущими ей оптимизмом и надеждой на будущее: «Радуюсь я за молодых. Вот когда можно пожалеть, что я не смогла набрать 4–5 тысяч для этой поездки!.. (Всю жизнь ездила самотеком — никого не затрудняла — в горы Кавказа, Крыма, Пиренеев). Оставался Копет Даг… Но и туда м[ожет] б[ыть] попаду на горную санаторию — когда ее построят — и буду наблюдать звезды в качестве метеоролога и астронома?? И разведу там сад синих, фиолетовых и голубых цветов?..» Заканчивая это письмо, Субботина указала, что место его написания Ленинград, «а не Ашхабад!», добавила она в скобках[1805].
В апреле 1952 г. пришло известие о смерти младшего брата Нины Михайловны Олега Михайловича Субботина — последнего остававшегося в живых из всех ее братьев и сестер. «25 IV в Никитском Бот[аническом] саду умер от паралича сердца мой брат Олег Мих[айлович], — написала она Г. А. Тихову. — Телеграмму прислали такую: „Завтра хороним О. М.“ Хватило обухом по голове. Он меня звал, ждал, приготовил комнату, а повидаться не пришлось. Заработался, бедный. Его любили, уважали. Провожали все сотрудники Никитского сада и из Ялты приезжали от других учреждений. Теперь от нашей семьи никого не осталось. Как напряженно все трудились — отец, 4 брата, сестра…»