Грохот прекратился, и я, переведя дух, тронулся в путь. Однако вскоре мне снова пришлось остановиться, потому что до моего слуха донесся низкий звук, похожий на овечье покашливание. Волей-неволей я прислушался, хотя забо­тило меня сейчас только одно — поскорей добраться до до­ма, потому что блужданиями по вересковой пустоши я был уже сыт по горло. Но любовь к животным — ко всем жи­вотным — была у меня в крови, и я пошел туда, откуда раздавался шум, чтобы, если не дай Бог что, вызволить бедную тварь из передряги. Шум раздавался все громче, и я уже явственно различил сухой кашель, который со свис­том вырывался из глотки живого существа.

— Господи, помилуй! — донеслось сквозь туман. — Господи, спаси и помилуй мою душеньку! И куда это меня за­несло, Господи!

Послышался протяжный стон. Я бросился вперед и тут же уперся в морду дикого горного пони. К нему был при­вязан человек — ноги к шее, голова на крупе лошадки — а руки свисали вниз, подобно стременам. Пони был страшно напуган и тщетно пытался сбросить с себя непривычный груз.

Увидев меня, лошадка попыталась дать деру, но я пой­мал ее и крепко прижал к себе. Тут она вознамерилась лягнуть меня, но я стукнул ее по носу, и она успокоилась.

— Глубокоуважаемый сэр,— обратился я к несчастно­му, распростертому на лошадиной спине,— не бойтесь, я не причиню вам никакого вреда.

— Помоги мне, добрый человек, кто бы ты ни был, — взмолился незнакомец, не глядя на меня, потому что был не в состоянии поднять голову. — Я знаю, тебя послал Все­вышний, и ты не ограбишь меня, тем более что меня только что обобрали до нитки.

— Боже, дядюшка Бен! — вскликнул я, не веря собственным глазам. Я был так изумлен, что чуть не выпустил пони из крепких объятий.— Это вы, мастер Рубен Хакабак!

— Я честный торговец, — простонал дядюшка, — я живу в Далвертоне. Ради Бога, развяжи меня, добрый человек, и я вознагражу тебя, когда вернусь домой,— если мне во­обще суждено туда вернуться. Однако давай договоримся, что лошадка эта — моя, как и та, что угнали разбойники.

- Дядюшка Бен, неужели вы меня не узнаете? Да это же я, ваш племянник Джон Ридд!

Не дожидаясь, пока обалдевший родственник придет в себя, я разрезал веревки и посадил его на пони, как полагается, но дядюшка так ослабел от переживаний, что был уже не в состоянии удержаться на лошадиной спине. Тогда я втащил дядюшку к себе на плечи, а веревку обмотал вокруг лошадиной морды так, чтобы пони, вопреки желанию нового хозяина, не улизнул на свободу. После этого мы двинулись к нам на ферму Плаверз-Барроуз.

Я так и не понял, узнал меня дядюшка или нет, а тот, почувствовав себя в безопасности, тут же уснул. Он захрапел так громко, что можно было подумать, будто источник ужасного шума, нагонявшего страху на всю округу каждую ночь, находился именно в Далвертоне.

Когда я добрался до дома, матушка и сестры тут же усадили дядюшку поближе к теплу. Я с наслаждением расправил плечи, потому что комплекция дядюшки (как, впрочем, и его казна) была довольно внушительной. Он отряхнул сюртук, потом, приходя в себя, прошелся по кухне и, удостоверившись, что попал к своим, упал в кресло и проспал до самого ужина.