- Ты отвлекаешься от главного, Сейра,— нетерпеливо заметил дядюшка Бен, увидев слезы на глазах матушки и поняв, что сейчас она в сотый раз начнет пересказывать обстоятельства гибели моего отца, между тем как его, моего дядюшку Бена, жгла в эти минуты такая обида, что он просто не желал слышать, как другие в его присутствии жалуются на собственное горе. — Меня ограбили в вашем приходе, и я опозорю вас, устроив скандал на всю Англию! Меня ограбили в ваших местах, значит, Орский приход и ответит за это безобразие. И если вы еще сводите концы с концами, то, клянусь, я вас, орских жителей, всех пущу по миру, но заставлю возместить ущерб полностью, даже если для этого мне придется выставить на торги вашу старую церковь!

Дядюшка явно хватил через край. Сосед Сноу, матушка и я с недоумением переглянулись между собой, и я едва удержался от соблазна покрутить пальцем у виска. Словно бы почувствовав это, дядюшка перенес всю злость на меня.

- A ты, мой дорогой племянничек,— воскликнул он,— пугало и тупица! Обсосок ты поросячий, вот ты кто! Тебе, на бедность твою, я завещаю только свои стоптанные башмаки. Будешь их донашивать и смазывать жиром до конца своей жизни!

- Ради Бога, - миролюбиво заметил я, — коль скоро вы наш гость, дядюшка, я с удовольствием смажу их вам и без завещания.

Сказал я это так, как бы между прочим, но, как вы, любезные читатели, увидите дальше, я заработал на этом две тысячи фунтов стерлингов.

- Что касается нашего прихода, — сказала матушка, задетая за живое, - то приход как-нибудь сам за себя постоит, а вот с мальчиком моим я вам не позволю говорить подобным тоном. Можете ему вообще ничего не завещать, лишь бы оставили его в покое, - вы, которого он сам мог оставить одинешенького на вересковой пустоши прошлой ночью. Вам жизнь спасли, а вы, вместо благодарности, поносите меня и моих детей. Стыдно, сэр!

- Полагаю, Сейра, твои детки испорчены постольку, поскольку испорчен вообще весь род людской,— глубокомысленно заявил дядюшка, не уточнив, однако, к какому роду относит самого себя.

В этот момент наш долготерпеливый сосед Николас Сноу поднялся с места, решив, что ему пора сказать свои слово в защиту родного прихода.

— Мастер Хакабак, — промолвил он, тыча в дядюшку дымящейся трубкой,— будучи глубоко возмущен тем, что вы сказали об этом приходе — именно об этом и никаком ином — я беру на себя смелость утверждать, сэр, что вы — лжец.

Закончив речь, Николас Сноу прижал руку к груди и церемонно поклонился мне и матушке, давая понять, что высказав то, что от него ожидали, за дальнейшее не отве­чает. Конечно, он был прав — по существу,— но его поддер­жку мы с матушкой восприняли как медвежью услугу: дядюшка, при всех его, так сказать, завихрениях, был чело­веком в годах да к тому же еще и нашим гостем, и назы­вать его в нашем доме лжецом другому гостю было не­уместно, хотя дядюшке в его лавке приходилось выслуши­вать, надо полагать, и не такое.

— Полно вам, — примирительным тоном сказала матушка, — самое последнее дело — изругать друг друга последними словами. Давайте выслушаем дядюшку Бена еще раз. Скажите, уважаемый родственник, что, по вашему мнению, мы должны сделать, чтобы смыть этот позор с нашего прихода и возместить вам стоимость потерянного имущества?