Глава 11
Мастер Рубен Хакабак
Мастер Рубен Хакабак — многие далвертонцы помнят его и доныне - был дядей моей матушки, приходясь ее матери родным братом. Он был процветающим торговцем и владел лучшей лавкой в городке. Ко времени, о котором идет речь, у него уже не оставалось никаких родственников, кроме нас и внучки по имени Рут Хакабак, и потому матушка сочла своим христианским долгом поддержать с ним дружеские связи и пригласить к нам в гости. В ту зиму почтенный джентльмен решил встретить Новый год с нами, но не потому, что ему нравилась деревенская жизнь, а потому, что матушка взяла с него обещание, что он навестит нас, прибыв на ферму Плаверз-Барроуз собственной персоной, а дядюшка Бен чрезвычайно гордился тем, что никогда не нарушал данного им слова. Поэтому, когда закончилась рождественская распродажа, он оседлал лошадь и, передав дела внучке и старшему приказчику, отправился в Орский приход.
Мы договорились, что дядюшка прибудет к нам в последний день декабря после полудня. Дуны, по нашим расчетам, будучи людьми порочными и потому ленивыми, под праздник должны были встать поздно, и пока они валялись в постелях, дорога к нам была безопасной. Откуда нам было знать, что эти негодяи устроили пир за сутки до Нового года и спать не ложились вовсе, а утром последнего дня старого года отправились погулять по окрестностям в поисках новых приключений.
Ожидая дядюшку, мы перенесли обед на час дня (что, признаться, меня не слишком обрадовало), а в шесть вечера у нас должен был состояться праздничный ужин, на который мы пригласили нашего доброго соседа Николаса Сноу с тремя его дочерьми. Джон Фрай, чурбан неотесанный, пустил слух, будто я по уши влюблен во всех троих и не знаю, на какой остановить свой выбор, и хотя это было сущей выдумкой, но на соседских девушек и впрямь было любо-дорого посмотреть: высокие, статные, красивые. Этих Сноу мы пригласили не только потому, что жили с ними в мире и согласии много лет, но и потому, что наш престарелый дядюшка до смерти любил пострелять глазками в обществе таких вот молодых леди, и, в-третьих, потому, что во всем нашем приходе Николас Сноу был единственным мужчиной, курившим трубку, а дядюшка Бен был наверху блаженства, когда, подсев поближе к огню, мог покурить и час, и два, и вообще сколько душе угодно, не проронив при этом ни словечка, но для полного счастья ему нужно было, чтобы кто-то, сев напротив, подымил с ним за компанию.
Вернувшись со скотного двора до часу дня, я ожидал застать дядюшку у очага за любимым занятием, однако встретил меня не дядюшка, а наша старая Бетти. В руке у нее была крышка от кастрюли.
— Он еще не прибымши,— объявила она.
— Ты хочешь сказать, что дядюшка Бен еще не приехал, Бетти?
— Я хочу сказать, что он еще не прибымши. Полагаю, его сцапали Дуны.
Бетти сказала это не без некоторого злорадства, потому что терпеть не могла дядюшку Бена: за многие годы наш скуповатый свойственник не подарил ей ни пенни, и, кроме того, когда он гостил у нас, Бетти не позволяли обедать вместе со всеми за общим столом.