— Алло, — Илья жевал яблоко, — очевидное-невероятное: талия, ноги, грудь — дальше?

— Тьфу! — сказала мать.

— Да? Ты бы сам видел ее, — отозвался Егор. — Замужем, двое пацанов, кажется, но главное — главное, диссертацию защитила, ведущий специалист крупного института, она говорила какого, я название не выговорю.

— Молоток баба… — похвалил Илья. — В ней всегда эта жилка билась целеустремиться в конец железнодорожного полотна.

— Но похорошела — фантастика!

— Ты не захлебнись, Егор! — хмыкнул Илья. — Что, Ира у тещи?

— Змей, если б я знал, что ты так равнодушен, я бы отбил ее у тебя десять лет назад. Она ж мне нравилась, знаешь?

— Ну, ты всегда был задним умом крепок. Вообще, заскочил бы когда-нибудь.

— Зови, зови, — негромко подсказала бабаня. — Я «наполеона» испеку…

— Вот, бабаня обещает ради тебя полководца сварганить, — сказал Илья. Приходи. С Ирой, с мальчишками. Ну, будь…

Он положил трубку, неторопливо, не отрывая взгляда от экрана, взял второе яблоко, надкусил.

— Что Гоша говорит? — спросила мать

Илья помолчал, прожевывая кусок.

— У Матвейки зуб прорезался, — наконец сказал он.

На воскресенье была запланирована Ляля. И пустая квартира. Вернее сказать, Ляля в пустой квартире, которая принадлежала приятелю двоюродного брата жены Егора. Приятель время от времени уезжал в длительные командировки, парнем был холостым, свойским и непринужденным и просил только, чтобы после себя не оставляли грязной посуды, пустых бутылок и разверстой постели.

— Приду поздно, — сообщил Илья в пространство между матерью и бабкой. Может, ночью… А может, утром. В морг не звонить, копытами не бить, звонким голосом не ржать.

— А где же ты покушаешь? — взволновалась бабаня.

— Слушай, женись уже на ней, — сказала мать, — надоело!

— На ком, мутхен?

— На этой Жанне.

— Опомнись, мать? Какая Жанна? — искренне развеселился сын. — Жанна кончилась в прошлом квартале. Не суетись, допускай все до…

— Пошел вон, — тихо сказала мать и ушла на кухню, хлопнув дверью.

Илья лихо съездил щеткой по туфлям, выпрямился, отпихнул ногой тапочки и, послав бабке воздушный поцелуй, вышел. Бабка вздохнула кряхтя, опустилась на колени, нашарила под тумбочкой левый тапок любимого внука и аккуратно поставила его на место.

Зайдя в кухню, она оторопела: глядя в окно, спиной к ней, в позе одинокого путника, спрятавшегося от дождя под дерево, стояла Валя. Обняв себя обеими руками, вздрагивая, как от холода. Валя плакала. А внизу, за окном, легкой танцующей походкой, в замшевом пиджаке и дареной синей водолазке, стройный и плакатно красивый, шагал по двору ее окаянный сын.

…По пути Илья решил зайти в гастроном, взять чего-нибудь легкого, сухого. Так получалось в последние годы, что это было необходимой прелюдией ко всему остальному. Мысленно он называл это «раскрепоститься», на том и поладил с собой однажды. Мысленных кратких определений мотивов многих своих поступков у него накопилось много. Так было проще.

Он стоял под навесом овощного киоска и прикидывал — до какого гастронома ближе: того, что возле Старого рынка, или до большого, нового, на углу Кировской и…