— Пить!
Священник бросился к чаше, наполнил её вином, поднёс царю.
Хлебнул, закашлялся.
— Воды!
Залпом выпил огромный ковш, рукавом вытер губы, посохом дотронулся до растерявшегося Лупатова, расслабленно выдавил:
— Так не ниже Рюри...
Не договорил, брызнул слюной, выкатившимися глазами огляделся вокруг.
— Ке-ларь!
Вяземский уже стоял наготове с царской шубой в руках.
На паперти толпились бояре. В ограде церкви, точно каменные изваяния, застыли верховые.
— Царь идёт. Царь!
Толпа упала на колени.
Иоанн шёл, тяжело опираясь на плечо Федьки, чётко выстукивал посохом о каменные плиты. На паперти окинул пытливо коленопреклонённых, взор остановился на одном из опричников.
— Друцкой!
Опричник вскочил с колен, вытянулся перед царём.
Грозный прищурился.
— Поскачешь к боярину-князю Курлятеву.
Перевёл дух, губы скривились в ядовитую усмешку.
— Показал бы он нам милость, пожаловал бы к нам на двор.
Уставился хищно на опричника.
Друцкой понял, чего хочет царь, приложился к подставленной руке, исчез.
Малюта увидел Грозного со звонницы, рванул верёвки, оглушительный перезвон резнул воздух.
Иоанн, окружённый толпою опричников, направился к трапезной. У крыльца он остановился, поманил к себе Лупатова.
— Нынче со мною потрапезуешь.
Лупатов ошалело уставился на царя. Вяземский пригнул его голову.
Грозный милостиво протянул свою руку для поцелуя. Боярин ткнулся в перстень губами.
ГЛАВА V
Ивашка возбуждённо вышагивал по чулану.
— Как знаете сами, а я надумал: нынче ночью с Фролом и Федькой в казаки уходим.
Никишка испытующе глядел на Фиму. Девушка молчала. Псарь презрительно сплюнул.
— Аль слаже в боярских холопьях?
Пальцы Никишки сжались в кулак.
— Ежели обо мне сказ, я не замешкаюсь.
Он хотел ещё что-то прибавить, — запнулся, отвёл в сторону взгляд. Фима решительно поднялась.
— И весь тут сговор: куда ты с Никишкою, туда дорога и мне.
Ивашка приятельски хлопнул изо всех сил сестру по спине, по лицу пробежала лукаво-снисходительная улыбка.
— Как в Чёрный Яр придём, так и скрутим вас.
Фима стыдливо закрыла лицо.
— Венчать будет Федька, а я — вокруг сосны ботожком прогоню.
— Вон оно где, соколики, сумерничают!
На пороге остановился Мирошка.
— А мы-то по всем лугам обыскались.
И, кривляясь, он поклонился до земли.
— К боярину на двор для беседы пожаловали бы.
Ивашка первый пришёл в себя, угрюмо шагнул к выходу.
— Не тебя. Больно ты псиной отдаёшь для боярской беседы.
Оттолкнул псаря, приказал дворовым увести Никишку и Фиму.
На крыльце, развалившись в резном дубовом кресле, сидел Курлятев. Из-за его спины нетерпеливо всматривалась вдаль и суетливо топталась на месте боярыня. Недоумённо жались друг к другу согнанные на двор холопы.
Сияющий Мирошка подвёл к крыльцу Никишку и Фиму, бросил их боярину под ноги.
Василий Артемьевич хлопнул в ладоши. Дворовый бросился в сени, принёс разобранные крылья, с омерзением бросил их и перекрестился.
— Приладь-ка к месту.
Никишка, ничего не понимая, собрал части, приподнял выжидающе голову.
Боярыня спряталась за сенных девушек, ожесточённо плевалась и торопливо шептала слова заговора против нечистой силы. Курлятев исподлобья взглянул на холопа.