Ребёнок заглушенно всхлипнул. Сразу мягко затеплились глаза. Протянул к люльке руки, мясистым комком собрались губы.
— Юраша!
Испуганно вскочил.
— Эй, ты!
Ткнул ногой жену.
— Так-то за сыном ходишь?
Торопливо перевернул на спину ребёнка.
Женщина вытянула шею, с трудом раскрыла слипающиеся глаза. Малюта угрожающе повёл плечами.
— Запухнешь ото сна!
Осторожно взял на руки сына, раскачивая, понёс по комнате, остановился перед лампадкой, слегка потрогал пальцем детский подбородок.
— Ах, угомон тя забери!
Мальчик вцепился высохшей ручонкой в широкую лопату бороды, прозрачное личико старчески сморщилось в улыбке. Скуратов умильно облизнулся.
— Марфа, а Марфа!
Стала за спиной у мужа, тупым, раздвоенным подбородком ткнулась в ладонь.
— Наш-то, охальщик... погляди... сме-ётся!
И сочно чмокнул ребёнка в губы. Слюна размазалась по щёчке, густо усыпанной прыщами. Ребёнок сморщил носик, точно собирался чихнуть, сжал туго пальчики в кулак и тоненько завыл. Опричник недовольно цыкнул, сунул мальчика жене.
— Не кормишь. Всё бы дрыхнуть!
Приник к оконной раме, вгляделся в небо. Уже спокойно обронил, ни к кому не обращаясь:
— Должно, светает.
И, накинув на плечи подрясник, вышел.
Проверив наскоро сторожевые посты, Малюта уверенно направился в царские покои. У двери он встретился с постельничим. Поклонились друг другу иноческим поклоном, по чину, установленному Иоанном.
— Чай, звонить пора.
Не дожидаясь ответа, повернулся к выходу.
Могуче ухнул бас. Пугливо отозвались малые колокола. Где-то далеко, за лесом, откликнулось разорванное эхо. Малюта обмотал вокруг руки верёвки, привязанные к языкам колоколов, отбивая такт ногою, чуть дёрнул язык баса. Бархатно заколебался в воздухе густой и сочный вздох. За ним, уже весело и переливчато, расхохотались осмелевшие альты и дисканты.
Царский пономарь увлёкся. Он весь дёргался, подпрыгивал, исступлённо мотал головой, по лицу и короткой шее струился пот.
Заслышав благовест, стрельцы, охранявшие заставы, повскакивали с земли, перекрестились. Один подмигнул в сторону звонницы.
— Пономарь-то ловкач при князе-государе.
Другие промолчали. Подозрительно переглянулись, уселись у костра.
Далеко на повороте изрытой ухабами дороги показались тени. Стрельцы вгляделись.
— Будто колымага.
— А позади, сдаётся, кони.
Нехотя поднялись, подождали. Колымага подъехала к заставе. Кучер спрыгнул с упряжкой, скакавшие позади двое верховых на ходу остановились.
— Кто скачет?
Полог колымаги заколыхался, высунулось помятое, заспанное лицо.
— Лупатов я.
Стрельцы строго оглядели курлятевского соседа.
— Аль нужда в слободе?
Приподнялся возбуждённо.
— По нужде кровной и осмелел явиться перед царём.
Звериной ненавистью загорелся взгляд.
— Еду бить челом на боярина-обидчика.
Стрельцы посовещались. Старший махнул рукой.
Кучер вскочил на лошадь. Лупатов нетерпеливо задёрнул полог.
Опричники в иноческих одеждах рядами построились в церкви.
Священник закрыл Царские врата. Молящиеся упали ниц, ткнулись лбами в холодные каменные плиты и сразу, как по команде, поднялись.