На мгновение стихло, и я приподнял голову. Прямо на меня квадратными от удивления глазами смотрел Леонов. Вид у него был, что называется – несколько охреневший.

– Это что такое? – удивлённо произнёс он, но я не успел ответить.

Вторая очередь прошла уже совсем рядом, в каких-то сантиметрах от нас. Сейчас пулемётчик скорректирует огонь и нашпигует нас свинцом.

Даже в такое, не самое удачное время для раздумий, я вдруг поймал себя на мысли, что эта пальба никак не согласуется с тихой, не привлекающей к себе ненужного внимания, довольно гуманной манерой вора, проникшего в музей. Тот явно не стал бы устраивать такой концерт с музыкой. Не тот почерк, явно не тот…

Да оно, собственно, с любой разумной точки зрения того не стоило: если за воровство ему бы дали сравнительно небольшой срок, то за вооружённое сопротивление сотрудникам милиции светила «вышка».

Не знаю, что здесь происходит, но пока на ум приходит избитая фразочка про то, что «ошибочка вышла».

– Леонов! – тихо позвал я.

– Я! – сразу отозвался он.

– Жив-здоров?

– Что со мной сделается? – чересчур бравурно ответил Пантелей. – Всё нормально, Георгий Олегович.

– Константин Генрихович? Вы как?

– Всё в порядке и со мной, и с Громом, не извольте беспокоиться.

– Отползайте чуть правее – там у пулемётчика мёртвая зона, а я пока вас прикрою. На счёт «три». Раз! Два! Три! – Я резко откатился в сторону, оказался на животе и, выцелив долбаного пулемётчика, нажал спусковой крючок.

Конечно, не попал – из такого положения не всякий снайпер поразит мишень, но хотя бы заставил гадёныша юркнуть внутрь, он даже пулемёт с диском на время выпустил из рук (подобную «машинку» я здесь встречал редко – всё больше классические «максимы» в разных вариациях).

Леонов и Лаубе удачно использовали эту короткую передышку, убравшись из области поражения.

– Пантелей, гранату! – крикнул я.

Вот и пригодилась «лимонка», захваченная моим замом. Меткий бросок, и она стала финальным аккордом в этой скоротечной схватке. Я поразился не то удаче, не то меткости Леонова: это ж надо так умудриться и закинуть бомбу аккурат в окошко чердака. Я бы в жизни так не сумел.

На чердаке бахнул взрыв, полыхнуло пламя, нас обдало дождём из мелких щепок.

Гнездо пулемётчика было подавлено, после столь точного бомбометания внутри кому-то сильно поплохело. В строении точно есть и другие люди: из пулемёта палил не сторож, но пока они себя ничем не проявили.

– Константин Генрихович! – воскликнул я.

– Да…

– Забирайте Грома и бегите за подмогой. В отделение, ЧОН – не важно!

– А как же вы?

– Выполняйте приказ! – рявкнул я, надеясь, что не наношу старому сыщику оскорбления.

Ужасно не хотелось подставлять Настиного отца под пули. Не приведи господь, если его хотя бы зацепит – я же потом сам себя со свету сживу!

Всё-таки не зря Лаубе столько лет оттрубил в полиции. Ни единого слова поперёк – вот что значит привычка к дисциплине, лишь пригнулся и, кликнув Грома, побежал.

Я проводил их взглядом. Даст бог, скоро обернутся. Пальбу слышали по всему городу, наверняка, отделение уже строилось под ружьё.