— Переборка прогибается, — тревожно напомнил Ефим Борисович. — Грузить людей?

— Рано! — упрямо покачал Маркевич головой. — Судовые документы?

— В шлюпке.

— Раненые есть?

— Трое.

— Тоже в шлюпку… Постой, Ефим! В случае чего… примешь командование. Теперь иди…

Большие охотники, наконец, прекратили бомбежку моря, — то ли добили подводную лодку, то ли успела она уйти, сейчас все равно не узнать. Они примчались к «Коммунару» и шли теперь рядом с ним, прикрывая пароход со стороны моря, как верные стражи или как почетны эскорт. С палуб их что-то кричали военные моряки, но Алексей не различал слов. Все силы, вся воля его были сосредоточены на одной мысли: успеть добраться до мелкого места. И только когда киль корабля скребанул по подводным камням так, что вздрогнули мачты, он дернул ручку машинного телеграфа на «стоп!» и обессилено провел ладонью по лицу, стирая холодный пот.

Вызвал машинное отделение:

— Матвеич?

— Я!

— Как там у вас?

— Порядок…

— Позови Симакова.

Закимовский замялся, ответил как-то странно:

— Нету его… А что?

— Кто в кочегарке?

— Иглин. Один пар держит, всех остальных выгнал наверх. — И тише — или это лишь так показалось: — Врача бы…

Маркевич не не понял его, повернулся к трапу, — сойти на палубу, где опять громко и возбужденно звучат голоса моряков. Но бросив взгляд на море, увидел справа по борту, далеко на горизонте, черный силуэт какого-то корабля, навстречу к которому уже помчался один из «больших охотников».

«Наш, — подумал Алексей, — тоже в Печенгу. Попросим, чтобы с собой захватил».

Он спустился на палубу, к людям, и вздрогнул, увидев что-то прикрытое трюмным брезентом. Догадываясь, что под ним, медленно подошел, поднял край брезента и невольно отшатнулся перед очень спокойным, очень бледным лицом боцмана Яблокова. Глаза у Дмитрия были крепко закрыты, сочные губы сжаты упрямо и непримиримо, между бровей залегла озабоченная морщинка, будто и мертвый он продолжал беспокоиться о своем немалом палубном хозяйстве, от которого и в мирных-то рейсах кругом идет голова. Рядом с боцманом как бы прильнул к нему молоденький матрос, только накануне этого рейса принятый на судно…

Стало и больно и душно: накануне победы… Но упрека собственной совести не почувствовал Маркевич: так, как с ними, могло быть со всеми, кто находился на транспорте, которого прикрыл «Коммунар».

— Флаг принесите, а брезент долой, — глухо сказал он подошедшему помполиту.

С моря донесся короткий гудок, и, подняв голову, Алексей увидел тральщик, полным ходом приближающийся к судну. Он сразу узнал по номеру на его носу гвардейский корабль Виктора Виноградова и поднялся на спардек. Тральщик ловко подошел к борту, и матросы подали швартовые концы. Виноградов перевесился через поручни мостика:

— Алексей Александрович, жив?

— Спешить некуда, — невесело ответил Маркевич. — Ты за нами?

— Приказ командующего. Своим ходом двигаться сможешь?

— Крепко сижу. Без пластыря сниматься нельзя.

— Ну, так давай ко мне на борт.

И не удержавшись, воскликнул:

— Здо́рово, Леша! О вас весь флот уже говорит. Молодцы!

Маркевич не ответил, махнул рукой. Повернулся к Носикову и приказал: