Высоко над полем кружили и кричали вороны.

Элис разбирала травы на пучки, чтобы их сушить, когда Клэр ворвалась в дом и, рыдая, упала на кровать. В ее плаче было что-то жуткое, напугавшее старуху: так не плачут из-за дружеской размолвки или незаладившегося свидания. Элис заварила вербену с ромашкой и, подойдя к кровати, протянула Клэр плошку.

– Выпей, дитя, – предложила она. – Ты что-то вспомнила, да?

Клэр, всхлипывая, кивнула, села на кровати и приняла отвар.

Элис терпеливо смотрела, как она делает глотки и переводит дыхание, но девушка молчала.

– Если поделишься, может стать полегче, – подсказала Элис.

– Я вспомнила чувство, – произнесла Клэр. – И почти вспомнила, как испытывала его раньше. Но не смогла. Элис, оно подошло так близко!

– Где ты была в тот момент?

– В поле, с Андрашем. Смотрела, как он делает пугало.

– Большой Андраш – хороший парень. Это ведь не он напугал тебя?

– Нет, – ответила Клэр, а потом задумалась. – Или… но нет, это не из-за него. Просто что-то во мне случилось, когда мы разговаривали. Что-то нахлынуло, и я испугалась. А теперь мне так грустно.

Элис вздохнула. Она знала, что ее травяной чай поможет девушке успокоиться и заснуть. Но никакой сбор не вылечит по-настоящему глубокую рану. Что-то ранило Морскую Клэр слишком глубоко, и теперь она бежала от собственной памяти.

Лето выдалось жарким. Солнечные лучи превращали морские брызги в драгоценные камни, а в рыбацких сетях каждый день было полно рыбы с блестящей чешуей. Пугало Большого Андраша делало свое дело: вороны, устрашившись хлопавших на ветру тряпок, предпочитали не приближаться к полю. Но тыква стала гнить на солнце. Остатки мякоти стекали прокисшей жижей, а кожура вокруг дырок-глаз чернела, напоминая жутковатые синяки. И однажды тыква развалилась и упала на землю. Клэр застала этот момент и даже подошла взглянуть на останки. Воспоминания, возникшие в тот день, когда Андраш смастерил пугало, ее больше не посещали.

Эйлин, мать Андраша, слабела день ото дня и уже не вставала с постели.

Элис ухаживала за ней и давала пить отвар корня дикого подсолнуха. Это уменьшало кашель, но больше Элис ничем помочь не могла.

За время, проведенное в поселке, Клэр уже сталкивалась со смертью. Не так давно хоронили старого рыбака, и она помогала Элис обмывать и обряжать худое тело. Но он умер мгновенно, во сне. А Эйлин медленно таяла, и Клэр видела, что ее муж и сын мучаются вместе с ней, но от беспомощности. В конце концов однажды вечером она перестала дышать. Андраш и отец бережно коснулись ее лба в знак прощания и пошли звать Элис с Клэр.

– Второй раз обмываю покойника с тех пор, как ты здесь, – произнесла Элис, выжимая намоченные тряпицы и протягивая одну Клэр, – и второй раз вспоминаю, как вот так же обмывала тебя.

– Ты думала, я умру?

Элис покачала головой.

– Я видела, что ты сильная.

Мужчины во дворе готовили гроб. Женщины обтерли покойницу, расчесали ее тонкие волосы, надели на нее чистую одежду и сложили руки крест-накрест на чахлой груди.

– Тяжко им тут придется без женщины, – произнесла Элис, окинув взглядом неприбранный дом. Посуда стояла немытой; одеяло, брошенное на стул, было грязным и нуждалось в починке.