Как ни удивительно, сестра Сидни Малютка, не выносившая девочек Митфорд с их “тиранией” и весь митфордианский миф считавшая вздором – дескать, глупо выпендриваются и набивают себе цену! – набросилась на Джессику с критикой, рискованно близкой к истине: “Я лично никогда не забуду, с какой варварской жестокостью ты обошлась с родителями. А теперь, негодяйка подлая, ты явилась снова, написала кучу отвратительных гадостей о матери и из нее же сосешь соки”. И это тоже отчасти правда – как желание правды есть в “Достопочтенных и мятежниках”.

Нэнси, со своей стороны, писала старому другу Хейвуду Хиллу: “Диана в ярости и оскорблена за мать”. Сидни, подчеркивала в письме Нэнси, “всегда и во всем” стояла за Джессику, но из книги это никак не следует. По правде говоря, “Достопочтенные и мятежники” не пришлись по вкусу всем сестрам, каждая в той или иной мере сочла это перелицовкой прошлого – и они были хотя бы отчасти правы. “Она бессознательно копировала мои книги, – поясняла Нэнси Хиллу, – а не реальную жизнь, и различные модификации правды, каких потребовала форма романа, теперь воспринимаются как истина”. “Достопочтенные и мятежники” – произведение искусства, как и “В поисках любви”. Джессика использовала книгу сестры как трамплин, с которого она смогла прыгнуть на сторону обиженных, и это стало возможным как раз потому, что Нэнси столь искусно пересоздала Митфордов и придала их юности новую цену То есть Джессика получила двойную выгоду – присвоила себе миф и им же возмутилась. Однако ее книга и сама по себе отлично написана и заслужила огромный успех. “Ох, милая, – писала Дебора Нэнси, – хорошо, что это скоро закончится”. Но “это” никак не заканчивалось.

Джессика была не слишком одарена чувством вины – или, точнее сказать, это чувство подчинялось ее убеждениям. У Нэнси оно было намного сильнее. Последние годы перед смертью матери она обдумывала автобиографию, в которой рассказала бы все об отношениях с Сидни. Однако на нее нахлынули старые гнев и мука – как в детстве, когда она закатывала посреди улицы истерику, – стоило матери отреагировать на эссе “Блор”: “Пока я читала, у меня сложилось впечатление: все, что бы я ни пыталась сделать для каждой из вас, вышло неправильно, плохо, – это ужасная мысль, а теперь уже ничего не поправишь”.

Трудно сказать, насколько искренней была в этот момент Сидни, однако ведь и правда многое из того, что она делала, вышло плохо, – а у кого бывает иначе? Такова природа семьи, но в семье Митфорд эта природа проявилась особенно драматично. В 1946-м Диана писала Нэнси, что видела “Дом Бернарды Альбы” Лорки, драму, где строгая мать управляет пятью дочерями, не отпуская их от себя: “В точности про Мулю и нас”. Она шутила, но эта шутка – еще одна грань истины. Сидни действительно доминировала в семье. Дочери вырвались из-под ее власти, но ускользнуть от матери не могли. Тот образ, который сложился у Нэнси и Джессики, был правдой, но была права и Диана; доля истины была и в том, что каждая из сестер думала о других. Истолкования семейной драмы множились, и ни одно из них нельзя считать истиной в последней инстанции, хотя, если учесть характер девочек Мит-форд, – их способность к самоубеждению, – каждая, конечно, только себя считала правой. Они спорили до тех пор, пока из шести не осталась только одна, Дебора. Ее инстинктивная честность, несклонность усложнять и готовность принять сложности сестер, не искажая собственного здравого смысла и характера, обеспечили ей право на последнее слово. Впрочем, сама ее прямолинейность означала, что и это лишь одна из версий.