Поистине, пуповину, связывающую мать и дитя, не разорвать никогда!

Происходит что-то неординарное, вот как сейчас — больничные, холодные стены, неясный диагноз, двусмысленное поведение врачей, и ненужная мишура из бытовой вредности, дурацких обид и принципов вдруг разлетается, обнажая главное — непостижимую, ни с чем не сравнимую близость самых родных друг другу людей, некогда бывших одним целым.

— Я категорически против того, чтобы ты принимала в этом участие! — вынырнув из своих мыслей, пришла в себя Самоварова. — Пускай ловят на другого живца!

— Мам, да ты что?! Им без меня не обойтись! Может, мне даже награду дадут!

— Ага. Догонят и еще раз дадут… А что говорит о твоем плане Валерий Павлович?

Анька пересела на кровать и поймала мать за руку:

— Доктор, конечно, против. Но, умоляю, ничего ему не говори! Он меня загрызет! Он сто раз просил тебя не тревожить!

— Да не тревожусь, я, Аня… Правильно сделала, что рассказала. Этим делом должен заниматься не Вислаков, а компетентные органы.

Несмотря на сдержанный тон, Самоваровой вдруг мучительно захотелось сорвать с себя больничную рубашку, послать всех к черту и в Анькиных дурацких сапожках помчаться на работу, в свое бывшее отделение.

— Так они и занимаются… Ма, ты не слушаешь! Вислаков контактирует с генералом, он в курсе.

— Ты была в ведомстве? — смахнув с лица волосы, которые давно бы уже следовало помыть, Варвара Сергеевна нехотя смахнула и минутное наваждение. — Тебя инструктировали сотрудники?

— Нет.

— В таком случае это не серьезно.

— Это серьезно! — В Анькиных карих глазах вспыхнул столь знакомый матери упрямый огонек. — Доктора я уломаю. А Вислаков будет только «за».

— И когда ты должна идти на задание?

— Пока не знаю. Девица должна сама назначить встречу. День и время приема.

— Аня, никакой самодеятельности! — стараясь звучать как можно мягче, произнесла Самоварова. — Любые действия могут быть предприняты только после того, как к делу подключатся профессионалы, и только в том случае, если в твоем участии есть острая необходимость.

Анька, достав из сумочки пискнувший напоминалкой мобильный, спохватилась: через час она должна была быть у ученика.

— Дочь, ты не могла бы оставить мне тысячу? — смущенно попросила Варвара Сергеевна. — И, кстати, ты не в курсе, кто забрал мои кошелек, сумку, телефон и обувь?

Анька вскочила со стула и отвела взгляд:

— У тебя не было ни сумки, ни телефона.

— Ах, ну да… Ты же вызвала «скорую» из дома. А обувь?

— Обуви тоже не было! — Дочь, не желая развивать эту тему, сделала пару шагов по направлению к входной двери.

— Я провожу! — Варвара Сергеевна нашарила под кроватью больничные тапки. — Так деньги-то оставишь? — робко напомнила уже возле двери.

— Зачем тебе? Хотя знаю, зачем…

Дочь открыла сумочку, достала из нее зеленый портсигар.

— На вот, держи! Только не пали меня перед доктором.

Покопавшись в кошельке, Анька сунула ей в руку купюру.

— И где ты его раздобыла? — обрадовалась портсигару Самоварова.

— Он был в твоей сумке.

«Все верно… Доктор сказал, Анька вернулась зачем-то в квартиру и вызвала «скорую». Значит, меня забрали не из его, из нашей квартиры…»