«Вот в Китае разыскать нужного человека трудновато.»

О.Б.

Моя хозяюшка, добрая, отзывчивая, сдобная женщина широких до безобразия взглядов, устроила молодца Остапа к своему тщедушному старшему брату домашним учителем.

На брата хозяйки, добропорядочного, конформистского лояльного судейского чиновника, отречение царя от престола повлияло самым плачевным образом. Он дома стал вести себя как на уголовном процессе по зверскому убийству, а в суде наоборот, как дома, с анекдотцами, питьем чая, лежанием и газетами. И при этом никто не протестовал, не возмущался его странным поведением (а кто доподлинно знает, как надо вести себя во время смут и революций, чтобы уцелеть хотя бы как физическое тело, потребляющее кислород, белки, углеводы и обильные указы, приказы, манифесты новых властей).

Доставалось от этой житейской круговерти только Бендеру.

Не успевал Остап пересечь гостиную, как на него налетал лысый мундирный беркут.

— Заседание продолжается, — объявлял присяжный поверенный и усаживал подзащитного за фикус, на кованый сундук.

Тут же набегала детвора и оккупировала кожаный широкий диван с кособокими валиками.

— Господа присяжные заседатели, — высокопарно и взволнованно обращался истовый чиновник к хихикающему дивану. — Взгляните в чистые невинные глаза подзащитного! Мог ли юноша столь благородного происхождения и благородного воспитания посягнуть на преступное деяние, от которого холодеет в жилах кровь?

— Мог!

— Еще как мог.

— Выпороть его!

Диван неистовствовал.

Мое появление восстанавливало порядок, и я разом превращался в главного свидетеля.

— Скажите, уважаемый, вы наблюдали этого смиренного, законопослушного юношу в припадке гнева?

— Никогда! — отвечал я правдиво и твердо. — Никогда! Даже после рюмки кальвадоса.

— Лед тронулся, господа присяжные заседатели. Лед тронулся!

Но диван был уже пуст.

Присяжные ловко ускользнули в детскую.

— Придется отложить опрос свидетелей до завтра.

Голос присяжного поверенного источал невыразимую печаль и горечь по поводу затягивающегося на неопределенный срок процесса.

Я извлекал задремавшего подзащитного из-за фикуса, и он наконец получал возможность приступить к исполнению педогогических обязанностей.

С тремя шустрыми погодками (мальчик — девочка — мальчик) Остап проводил регулярные, но не обременительные занятия. Впрочем, ученики оказались чрезвычайно понятливыми и сообразительными.

— В чем счастье? — спрашивал Остап.

— В миллионе! — отвечали дети в унисон.

— А на чем принесут этот злосчастный миллион?

— На блюдечке с голубой каемочкой!

— А кому вы дадите ключ от квартиры, где деньги лежат?

— Бендеру!

— А какой город самый лучший в мире?

— Ри-о-де-Жа-ней-ро!

Во время июльских событий семнадцатого Остап дал подопечным наглядный урок арифметических действий.

— Мои маленькие друзья, — сказал он, показывая через окно на толпу взвинченных и страждущих пролетариев. — Не сливайтесь с массами — это весьма бесперспективное сложение, так как обыкновенно за глупым сложением следует шумное, с избытком плачевных эффектов, пиф-паф! — вычитание. А в сумме пример людской дурости венчает мостовая, заваленная нулями.