— А гавриков с винтовками Ленин наверняка не подкармливал. На такую ораву котлет не напасешься.

— Надеются, что медведь их пгямиком выведет к японскому гезеденту, — старушка добродушно огрела Бендера зонтиком.

— Не могли бы вы изредка охаживать по приметным частям тела моего визави, розовощекого студента?

Но риторический вопрос повис в воздухе, так как обладательница зонтика внезапно исчезла в неизвестном направлении.

— Какой я идиот, какой идиот, — вскричал вдруг Остап, безумно озираясь. — Это была не старушенция.

— Граф Монте-Кристо?

— Хуже, Ленин!

— Эх, не организовали проверку на лысину.

— Нет, Остен-Бакен, я больше органически не вынесу массового параноидального психоза. Пойдем-ка за любимый фикус, на жесткий сундук…

И мы, огорченные, поплелись на неминуемое заседание к присяжному поверенному.

Там нас у порога встретили радостные дети.

— Ося! Ося! Твой Ленин на подводной лодке удрал!

— Врешь, Катька, не на подводной лодке, а на миноносце!

— Оба вы врете, не на лодке и не на миноносце, а на этом, как его… А-э-ро-пла-не! — резюмировал старший.

— Устами младенца глаголет истина, — сказал Бендер устало и сжал кулаки. — Ну, попадись мне когда-нибудь этот Ленин в лапы — рыло начищу до блеска!

«Мне чуть голову не оторвали…»

О.Б.

Однажды среди ночи меня разбудило ласковое прикосновение, которое я так долго ждал (если можно с кем попало, то разве нельзя со мной?). Я послушно открыл глаза и обмер — в трепешущем свете взволнованной вкрадчивым сквозняком свечи стояла моя квартирная хозяйка в полупрозрачной ночной рубашке до пят: на плечах цыганская шаль, в руках остроотточенный топор.

— За что? — хотел спросить я умоляющим голосом, но губы мои только кривились и дергались, как у налима, безжалостно вытащенного на берег в расцвете половозрелости.

— В двери стучат уже второй час, — прошептала хозяйка, наклоняя к моему расслабленному телу мерцающее лезвие раскольниковского топора и роскошные мармеладовские груди с умопомрачительными темнеющими сосками. — Боюсь отпирать.

— Всего-то! — сказал я, несказанно обрадованный, и прислушался.

Из прихожей действительно доносился мерный, аккуратный, настойчивый звук.

— Сейчас поговорим с супостатом, — я принял из пахнущих абрикосовым кремом пышных рук топор. — Можете пока чай приготовить.

Она вознаградила мой неподдельный героизм долгим искусным поцелуем в губы, истосковавшиеся по женской страсти, и я в этот момент проклинал не ночного настырного визитера, а холодную твердость топора, вклинившуюся между моей горячей обнаженной плотью и тонкой шелестящей тканью, обещающей незабываемое наслаждение.

С топором наперевес, зябко и остервенело кутаясь в мягкую шаль, еще сохранившую нагретость ее покатых, гладких, желанных плеч, я приблизился к двери, которая, слава Богу не сотрясалась от хамских пинков, а лишь тонко вибрировала от вежливой лихорадочной морзянки.

— Кого черти носят! — гаркнул я грубо и самоуверенно.

— Остен-Бакен здесь проживают?

— А по какой надобности? — спросил я уже своим голосом.