Остапа буквально рвали на части, и он умудрялся вести прием на обеих половинах одновременно, стремительно перемещаясь туда-сюда, гремя саквояжем и шелестя халатом.

Это напоминало игру в лаун-теннис.

Подача — слева, подача — справа!

Аут!

— И марганцовкой пробовали.

— От окопа могу рекомендовать выпадение кишки. Прямой, толстой, тонкой, слепой.

— И мылом.

— Каждый день натощак, не жуя, глотайте по десять пар сырых шнурков желтого цвета, предварительно для избежания внутрижелудочных травм удалив клещами металлические наконечнички.

— И мешок с сахаром подымали.

— Вареные нельзя. Запивать исключительно дистиллированной водой.

— И со второго этажа прыгали.

— Нет, меньше не рекомендуется. Десять пар — оптимальная доза… Противно? А когда осколок вопьется со свистом в брюшную полость и испортит бесповоротно пищеварение?

— И щипцами для завивки волос ковыряли.

— Тогда тренируйте кашель… Ну, разве это кашель… От настоящего кашля, не липового, у медкомиссии должны лопаться барабанные перепонки, как от артобстрела, а если при этом еще умело харкать всамделишной кровью.

— И трое суток лежали в горячей ванне с пудовой гирей на животе.

— Кровью харкать нежелательно?.. Тогда устроим незаживающую язву до окончания военных действий. Выбирайте: на руке, ноге, анусе, то бишь заднице.

— И лимонов перевели корзину.

— Нога — пусть будет нога. Правая? Левая? Выше колена? Ниже? На бедре? На голени? Без разницы — очень хорошо… В этой склянке особая мазь — наноси щедро, раз в неделю, не жадничай. Язва получится — высший сорт… На второй ноге?.. Излишне. Вполне хватит и на одной. От аромата твоего гниющего мяса сдохнут все мухи, а впридачу и фельдшера с докторами.

— И пьяный сожитель сапогом пинал.

— Запаха не переносишь?.. Тогда отрезай палец, желательно большой… На выбор имеются пила, кухонный нож, двери, трамвай, собака, беспородная, но хваткая. Момент — и пальца, как не бывало…Ах, пальчик жалко… Тогда висеть твоей шинели с мертвым содержимым на колючей проволоке спирали Бруно или валяться в грязной антисанитарийной воронке…

— И ничего, ничего, ничего не помогло! Ну, в таком разе медицина бессильна. Рожайте…

Остап выразительно щелкал пальцами.

И тут входил я, мычал, трясся, творил красивую лужу и удалялся к гренадерскому лбу, мучительно соображающему на, что же все таки решиться — на героическую смерть в штыковой атаке или на сырые шнурки, выворачивающий кашель, вонючую первосортную язву или вульгарное членовредительство…

«Пишите письма.»

О.Б.

Пронеслись стремительно дни, как вагоны со свежими пехотными ротами — с грохотом, лязганьем, пением, руганью, вонью и рельсовым затухающим эхом.

Вот прощальный поцелуй всплакнувшей маман.

Вот мужественные объятия родителя.

Вот вареная курица и коржики, мои любимые, — в дорогу.

Вот вокзальная суета.

Вот тесное купе.

Вот попутчики — раненый, с изящно забинтованной рукой, кавалерийский ротмистр и бледная монашка.

Вот станции, станции, станции…

И наконец — Петроград.

Университет.

И я в студентах.

При кафедре почвоведения.

Чем объяснить сей неожиданный выбор?