– Удачные вещи часто получаются совсем случайно, – вспоминает Ирина.

…Снимали Горловку. Там такая дырка была в стене огромная. Прямое попадание 220-м. Я выхожу, люди стоят, смотрят на нас, а в сторонке – какой-то дед. Почему я обратила на него внимание? Я же с Одессы, а он – чисто одесский еврей: шортики выше пупка, ремешочек. Думаю: ничего себе, еврей с Привоза. Мне стало интересно, что это за дед. Подошла, заговорила с ним, слышу акцент, ага, угадала; и он говорит: «Я друг Путина». А нам уже уезжать нужно. Я ему: приеду через два дня, хорошо? Отвечает: хорошо.

И я его записала. Получилось офигенское интервью. Это человек, который реально вырос с Путиным. И Путин был у него шафером на свадьбе!

Толя говорит: как ты его нашла?

Абсолютно случайно.

Там был миллион просмотров.

Дед мне сразу говорит: «Я хочу гонорар». Спрашиваю: сколько, 200 гривен хватит? Говорит: «Хватит. И у меня будет важное условие, – говорит: – чтобы в кадр вошёл мой кот, снимите моего кота».

Что делать, я снимаю, дед вышел в другую комнату, а я Толе шепчу в камеру: «Толя, извини, но мне нужно снять кота».

Толя говорит потом: «Я рыдал».

– Украинских военных ты тоже видела. Что это за люди?

– Я застала интересный период… Вот Карловка, мост идёт бетонный, а дальше уже – Пески. Следом аэропорт как на ладони. На мосту в Карловке стояли ещё даже не ВСУ, а те, которых призвали первыми – кого на 10, кого на 40 дней, – и тут их – хоп! – и на три месяца на передок. Как они могли необкатанных гражданских людей кинуть на передовую?

Кто-то из них был учителем, кто-то мелкий бизнес имел – такие люди там стояли. Хорошие пацаны, на самом деле.

От моста до штаба там был такой поворот, где нужно было успеть повернуть в Пески, потому что дальше уже блокпост ДНР был. Когда мы поехали в Пески, нам сказали: «Не забудьте повернуть – дальше ДНР, они стрелять начнут». А для меня ДНР – это свои. Я не боялась. Генку, водителя, трусило, а я как-то спокойно. Я тогда ещё не понимала, что такое война. И мы, в общем, забыли про поворот, проехали его – и едем на ДНР. По нам начинают стрелять, Генка на месте разворачивается – и мы обратно.

Снова приезжаем к мосту. Украинские солдаты ругаются: «Как же вы проехали!» И один, из Кировограда, говорит: «Я поеду с ними, покажу дорогу». Ему говорят: «Ты что, больной? Тебе что, жить надоело?» Но этот солдат сел с нами и нас сопроводил, доставил в штаб, рискуя собой.

Хорошие такие мальчики были тогда… не злые. Один, с красными глазами, с Запорожья, заплаканный какой-то, говорит: «Я тут не высыпаюсь, я домой хочу. Что они упёрлись в этот Донбасс? Ну, не хотят они с нами. Отдали бы этот Донбасс». При всех говорил, не тушуясь. Тогда ещё не боялись.

– Из донецкого аэропорта забирали мы украинских пленных, – продолжает Ирина в другой раз. – Отмороженные, без ног, без рук. Когда уже всё закончилось. Я к ним ходила, с ними разговаривала. Кушать носила. Зубные щётки, пасты. Причём одну сумку несла на третий этаж, нашим пацанам, а вторую – наверх, «киборгам». Медсёстры говорят: «Они нас убивают, а вы их кормите». Я говорю: «Они нас убивают, а вы их лечите». Мы же не фашисты.