Ирина молчит, эмоций её не разглядеть. Хотя таксисты, которые с ней иногда ездят вместо её постоянного водителя, могут и разрыдаться: наслушаются историй от бабушек или от детей, и плачут. И ведь вроде сами донецкие, повидали кое-что.

Октябрьский – посёлок, примыкает к городу, сельская зона.

Чем ближе к передовой, тем сильней разрушения. Те дома, что стоят на краешке посёлка, – побитые все.

Сюда попало в крышу. Здесь снесло забор. Здесь взорвалось возле окна. Здесь вынесло ворота.

Почти в каждом доме живёт немолодая семья или одинокая бабушка – им всем некуда выехать, некуда бежать. Да я и не думаю, что они уехали бы.

Так и живут: под ежевечерний, еженощный, ежеутренний грохот, когда каждую минуту может упасть ровно к ним, на них.

Мы накупили им еды, привезли денег.

– Кожный дэнь бьють, – рассказывает нам бабушка в первом доме, – кожный дэнь оцэ как вечир настае часов в восемь, в полдевятого – и бах, и бах, и бах. И оце одна ночь, потом втора. И ночь в воскресенье. И в понедельник или во вторник. И в среду до двух часов не утихали. В два часа утихли. Я выползла, подывылася кругом…

И во втором доме нам бабушка рассказывает то же самое. И в третьем. И в четвёртом.

В четвёртом бабушке – 98 лет. Очень смешно шутит: рассказала, как захотела взять кредит, а ей не дали. Я бы расхохотался, если б мне не хотелось заплакать.

И все они говорят на украинском или на суржике: не знаю, чем он отличается.

А Ирина легко переходит в разговоре с ними на украинский.

Они все её знают, помнят, зовут «доченькой», обнимают и радуются ей несказанно.

По кому стреляют? – скажите мне, дорогие украинские читатели. По москалям, кацапам и сепаратистам?

Это же бабушки! Ваши украинские старухи!

(Я знаю, что сейчас ответят эти замайданные упрямцы непобедимые. Они ответят: если б Стрелков не пришёл… Они всегда так отвечают. Хотя сами наизусть знают ответ: а если б не Майдан, если б не факельные шествия, а если б не стрельба в Харькове и беспредел в Мариуполе, а если б не 2 мая в Одессе… Но им хоть кол на голове теши.

Вопрос всё равно в другом: чего считаться-то? Ярош, Стрелков, Турчинов – чего считаться? – в бабушек-то сейчас стреляют, сегодня: «кожный дэнь оцэ как вечир настае часов в восемь, в полдевятого – и бах, и бах, и бах. И оце одна ночь, потом втора. И ночь в воскресенье. И в понедельник или во вторник».

Если вечно так и будете кивать на того, кто якобы начал, – голова окривеет.)

…Начало смурнеть, и бабушки нас погнали прочь: сейчас начнут бомбить, уезжайте.

Мы поехали.

А они там остались.

Сидят с почерневшими лицами, с почерневшими руками, в своих платочках возле домов и ждут. Никуда уже не прячутся.

Мы немного помолчали с Ириной, но через минуту она уже говорит:

– А вот тут я у одной знакомой женщины ночевала. Обстрелы каждую ночь – приехала снимать. Джинсы, куртку, берцы надела. Она мне говорит вечером: переодевайся в ночнушку. А там стрельба такая, какой там спать! Я вот так под утро в берцах и обнаружила себя задремавшей на диване. А тут: «…ночнушка, рубашка». Думаю, сейчас ещё какое-нибудь попадание будет рядом, а я в этом наряде непонятном. Скажут: «Чего это Ира босиком в рубашке лежит. Чего она там делала?»