Воха сидел в том кресле, где в прошлый раз сидел Арсен.

За спиной у Вохи три портрета: Путин, Захарченко, Моторола.

– Воха, в двух словах, если можно: кто твои родители, где ты родился, где учился? – спросил я.

– Родился в 1993 году в Донецке, но здесь прожили мы недолго. Когда я ещё был маленьким, семья переехала в Славянск. До мая 2014 года я был обычным парнем: занимался своими делами, учился, работал.

– А родители чем занимались?

– У отца был малый бизнес. Я ему лет с четырнадцати помогал. Мать была домохозяйкой. Но они разошлись рано, вместе не жили. Увлекался спортом – в основном футболом, долгое время, грамоты получал… Закончил школу и начал с отцом заниматься бизнесом всерьёз. Получалось. Всё было неплохо до 2014 года, пока не начался Майдан… Было интересно следить за развитием событий. Хотелось принять участие, но как-то не решался туда поехать. Не получилось, скажем так. Но когда с ребятами в Славянске всё это обсуждали, я сказал, что если вдруг к нам в город придут люди с Майдана, я встану на защиту города.

– Ты был с юности политизирован?

– Я ко всему нейтрально относился, в политику не лез. Мне было двадцать лет, нужно было погулять, скажем так. Но когда начался переворот, я стал следить за новостями, общаться на эти темы с отцом, с товарищами, с теми кто постарше, кто больше в этом разбирается. И скоро понял: всё это неприемлемо для меня.

– Среди твоих знакомых в Славянске были такие, которые встали за Майдан?

– Все друзья-товарищи кричали, что мы за Славянск, мы за Донбасс!..

Но в итоге из всего окружения, когда нужно было уже воевать за Родину, если серьёзно разобраться, пошёл на фронт я, мой товарищ Федя (сейчас служит в «медицине») и мой отец. Хотя конкретно в боевых действиях в Славянске отец участия не принимал. Едва всё началось, я сказал отцу и всем близким, чтоб они уезжали. Они уехали, и уже с того момента, как мы пришли в Донецк – с августа 2014 года, – отец непосредственно служит у нас в батальоне.

– И сейчас под твоим руководством?

– Да. А вот те ребята, взрослые мужчины, которые шумели, что они за Родину, сидят ровно в Славянске, хотя поначалу яро поддерживали ополчение. Сейчас они мысленно шлют нам приветы: мы с вами, ждём, когда вы придёте. Первое время, наверное, месяца два-три, когда мы вышли со Славянска в Донецк, я практически со всеми бывшими друзьями разругался и перестал с ними общаться, потому что каждый день спрашивали: «Когда вы вернётесь? Когда всё это закончится?». А что, говорю, ты для этого сделал, чтобы это закончилось? Ну вот, говорит, понимаешь, у меня тут семья, работа. Понимаешь, братан, говорю, у меня тоже была семья, работа…

– Когда ты с Мотором познакомился?

– В апреле, перед Пасхой. Вот с той самой кровавой Пасхи мы знакомы… Я стоял на блокпосту. Они тогда вооружённые были, мы с дубинками.

– То есть ты в ополчение пошёл ещё до знакомства с Мотором?

– Да, я же пообещал самому себе, что если у нас начнётся движение, я встану на защиту города. Оружия поначалу не давали: мол, ты юный, давай сюда паспорт, чтобы ты с оружием никуда не сбежал… Короче, разные причины называли, но мы помогали как могли.