Однажды Захарченко, посмеиваясь (когда он смеётся, лицо у него сразу становится открытым, почти детским), рассказал, как они влетели с Поддубным под жуткий обстрел. Ночью, в грязи; с разлёту едва не врезались в другую подбитую машину.

(Захарченко тогда, выскочив на улицу, наступил на мину – «Закрыл глаза, считаю: раз, два, три, четыре… Открыл: не взорвалась».)

Но даже под жутким обстрелом вся его команда быстро сориентировалась, бойцы вычислили, откуда ведётся огонь, дали координаты своей артиллерии.

…Когда уже всё закончилось, и добрались к месту следования, Поддубный явился с восемью бутылками коньяка (команда, снимая стресс, давилась одной бутылкой палёной водки, а тут – такое).

Тостовал тогда Поддубный примерно следующим образом (за точность текста никак не ручаясь, пересказываю со слов Захарченко): «Ну, вы, ребята, даёте. Всякое видел в Чечне (и далее везде – прим. моё), но чтоб под таким обстрелом – и так чётко работать…»

Когда, в минуту благодушия, Захарченко рассказывает о подобных моментах – кажется, что он говорит про самые счастливые минуты жизни.

Возможно, так оно и есть.

Причём, в минуту откровения, он вдруг признаётся: «Ну, какой я военный – никакой я не военный. Так, пришлось заняться по случаю».

Другие, более сведущие люди, говорят другое: Захарченко до такой степени военный, что вы даже не догадываетесь. Потом как-нибудь узнаете.

Как-то в бане он, показывая на себе, перечислил названия населённых пунктов, где были получены его ранения. Выяснилось, что ранений у него в два раза больше, чем было мне до сих пор известно по сводкам донбасских новостей. И география получения этих ранений тоже оказалась несколько шире Донбасса.

Ну, не важно. Пока не важно. Историки будут разбираться.

Летом в Донецке маревное солнце, жара-жаровня, ощущение мира и благости на улицах, и всё это – такое обманчивое.

В мае-июне 2016-го шло покушение за покушением на самый ближний круг Захарченко, на самых заметных людей из числа легендарных ополченцев.

Была попытка очередного покушения на самого Захарченко. В больнице едва не взорвали Моторолу вместе с беременной женою. Обстреляли офицера высшего звена в машине – успел упасть на пол, выжил, но ранило его жену, ехавшую в той же машине. Один из самых первых ополченцев, бывших при Захарченко с самого начала, вышел из дома за хлебом, без оружия – и его выкрали. Тело подбросили через неделю: страшно пытали, профессионально отрезали голову.

(Может ли Донецк ответить действиями своих диверсионных групп? Конечно. Но не делает этого. Последнее время война между «донбасскими» и «киевскими» напоминает мне советские фильмы про Гражданскую войну, где «белые» способны на любую подлость и зверство, а «красные» – честны, чисты, упрямы и принципиальны. И пусть той стороне сравнение с «белыми» не льстит. Разрушители памятников, неугомонные люстраторы, тати ночные, держатели бритоголовых батальонов, неустанно стреляющие по мирным кварталам, – какие же они не «белые».)

То, что при всём при этом никакой «охоты на ведьм» в Донецке даже не предвидится, никто не запихивает людей в урны, по улицам не ходят маршем бешеные молодчики и доносчики не пишут миллион доносов в месяц, – мягко говоря, поражает.