Он вытащил из-за пояса тонкие перчатки, как тогда, надел их и потянул из-за пазухи плат. Как и тот — из паучьего шелка. Но и правда — краше. По краям этого шла кайма с вытканными жаркими цветами — диковинными, незнакомыми. А середина переливалась веселой радугой. Нежная тонкая ткань колыхалась и взлетала просто от его взволнованного дыхания. Я забыла дышать от такой красоты, подняла глаза на лицо Юраса. Что же я делаю, что творю? Ведь на его лице — мука!

— Люблю тебя… — только и смогла выдохнуть и почти сразу задохнулась, прижатая к его телу.

— Вспомнить хочу, узнать тебя, — шептал он мне, оттягивая рукой косы, заставляя поднять к нему лицо, подставить губы. Я замерла, прикрыв глаза, вспоминая и готовясь. Но все было не так… Он не набросился на них, как тогда, после чего я залечивала синяки и ранки. Жаркие губы накрыли мои, и он вздрогнул всем телом, перехватив меня руками немного иначе — удобнее вжимая в себя. Приоткрыл мой рот языком, прошелся по губам… ласково, осторожно. Будто залечивая их сейчас, замученные им тогда.

А потом кругом нас словно никого не стало… В наступившей тишине, сквозь шум и грохот крови в ушах, что-то тонко звенело и не ровно, а с переливами. Кружилась голова. Под веками мелькали светлые пятна и вспышки. Мы были одни на целом свете…

— Мам, ма-ацька… — дергал меня за юбку Зорян. Юрас тихо застонал и отодвинулся, отпуская меня, а потом засмеялся. А я открыла глаза и почти упала на мягкую лавочку, с которой он меня до этого поднял — ноги не держали.

Не добившись ответа от меня, сын дергал за штанину его. Юрас подхватил малого на руки и подбросил — тот весело заорал. А отец поставил его на пол и присел перед ним.

— Что за мацька? — спросил смеясь, — мы же с тобой уже хорошо говорили — ма-мо-чка. Давно не повторяли с тобой, забыл?

— Забыл, — согласился весело сынок. Маленький, ладненький, смешной, с большими передними зубами — еще молочными, будто нарезанными пилочкой по краю…

А я поняла, что тогда, когда я копила обиду и даже злобу на Юраса, он учил сына этому трудному слову — долго, терпеливо. Чтобы назвал меня, когда я вернусь домой, чтобы порадовал… Я задохнулась своей виной, стараясь проморгать туман в глазах.

— Ты слышала музыку, Колючка? — смеялся Юрас, — ты же видела звезды? — хохотал он и кружил сына.

Я покачала головой и улыбнулась.

— Не звезды — солнце танцевало под музыку.

— Так и должно быть! — радовался он, — я знал это. Так ты примешь мой плат?

— Приму… давай, — согласилась я.

Он осторожно не накинул — положил его мне на плечи и терпеливо подождал, пока я слабыми руками свяжу концы на груди мягким узлом. Потом опять дернул меня на себя и сжал в руках. Его твердая ладонь охватила мой затылок и на лицо посыпались поцелуи, перемежаясь жаркими, пьянящими словами:

— Хорошая моя… любимая… Веснушка моя, мой рыженький воин… Навеки — только ты..! Только с тобой..! Только для тебя! — зачарованно слушала я, доверчиво подставляя лицо под ласковые и жадные губы.

— Завтра, — отрезал упрямо Юрас.

— Да с чего ты гарцуешь так? Неужто невмоготу подождать пару-тройку дней? Ведь не поймет никто — ни твой отряд, ни друзья, ни правитель с женой, — доказывал ему Мастер.