— Я готовлюсь передать дар тебе, Ташенька… Все, хватит, не болит уже. Посмотрим — на сколько твоего лечения хватит? Любопытно мне, как твой дар работает в эту сторону.

Я села рядом с ним — напротив, и всмотрелась в его глаза — уже не черные от боли, а серо-коричневые, как всегда. Не хитрые, не сердитые, как бывало, а серьезные. В утренних сумерках было уже немного видно.

— Вы что — чуете свой уход? Даже не думайте, я никуда не отпущу. Все подкопы перекроем. У меня со смертью, можно сказать — договор. Работали вместе, — старалась я отвлечь его от дурных мыслей, — и чего это вдруг — мне? Тогда, как придет все же пора — лучше передайте Зоряну.

Не хотелось больше никакого дара. И что мне с ним делать? С этим — своим, я хоть как-то справляюсь. Он даже пользу приносить начал.

— Я к Зоряну присматриваюсь… Потом, как уверюсь, скажу и тебе.

— Нет уж! Давайте сразу. О чем это вы? Я тогда тоже присмотрюсь, всяко в четыре глаза лучше.

— Ты лучше прислушайся. Да только без толку сейчас. Он еще не поймет, чего мы хотим от него, спрашивай — не спрашивай. И малому дитю передавать сильный дар не принято… Таша, что ты выходила к нему? Что скажешь мне?

Я заулыбалась, глядя ему в глаза. Ответила прямо:

— Сказал, что любит. Завтра идет искать плат… сегодня уже. И сразу к нам.

— А ты что решила?

— Тоже люблю… Мне сейчас легко… только и не взлетаю от счастья. Порадуйтесь со мной. Спа-ать хочу… сил нет, — широко зевала, прикрывая рот ладонью. — Пойдемте уже — хоть чуть поспим. Юрас обряд сразу хочет.

— А это мы еще поглядим… как же, — ворчал себе под нос ведун, поднимаясь и осторожно становясь на больную ногу.

— Мы, может, праздника хотим. И зажать его не позволим.

Я не спала ни мгновения. Только начала засыпать, как подумалось — это же он придет, а у меня, кроме каши, нечего на стол подать. И закрутилось в голове, запридумывалось — что приготовить, да чтобы во всей красе показать свое умение. Чтобы подивился, оценил.

Так что, когда закопошился в кроватке Зорян, подхватилась и я, придумав уже, чем буду радовать своих мужиков. Утром обиходила малого, покормила их с дедом, полечила еще ногу. К обеду наготовила все, что задумала — с душой, с желанием порадовать и удивить. Нарядилась, ждала… до обеда ждала, а потом и после него, когда уже покормились и сын, и Мастер, и новый стражник — мне кусок не лез в горло. И не было покоя — ни сесть, ни лечь, просто не находила себе места. Отец качал головой, глядя на меня, а я жалко улыбалась, показывая, что все у меня хорошо. Туманилось в голове — ведь совсем не поспала, а лечь и выспаться не давало… не отпускало, не получалось покоя.

Когда осенний день стал клониться к вечеру, в дверь стукнули и у меня подогнулись ноги. Я просто села на то, до чего они донесли меня и замерла. В голове было пусто. Не знаю — чего я ждала или боялась, о чем подумала? Просто сидела.

И смотрела, как, распахнув воинскую бекешу, в дверь входит Юрас, улыбаясь и нечаянно, наверное, придерживая рукой что-то на груди, под одеждой… плат? Внутри у меня медленно и неотвратимо поднималась и ширилось что-то такое… знакомое. И Юрас спал лицом, остановился, глядя мне в глаза, а потом сказал насторожено: