— Но нам придется немного пожить там — пока не выстроим свой.

— Не надо, Юрас, не спеши решать это. Ведь все равно мне не оставить Мастера одного. Почему бы тебе не жить в нашем доме? Это никакие не приймы, не надумывай себе, не иди на поводу у людских домыслов. Это просто разумно и милосердно — не оставить старого человека одного, не заставлять меня разрываться между вами — на два дома.

— Да, это разумно. Если он будет не против, то я согласен. Мне давно уже… я давно уже живу, не особо переживая — как оно выглядит и что подумают обо мне люди? Может, не всегда верно, не всегда это было так, как нужно…

— Все прошло. Давай забудем, — потянулась я к нему за поцелуем. А он прижал меня к себе и прошептал над ухом:

— На спокойную ночь и сладкий сон — как отведу к дому. Мне мало этого, Таша, так мало, что боюсь сорваться. Меня трясет от желания сделать тебя своей. Внутри будто до предела натянутая тетива — в груди, и она не хочет расслабляться. Нет покоя от тебя, и все не наступает спокойствие. У меня страшная потребность в тебе. Не оттого, что очень давно не… а может, сказывается и это. Но главное — это ты… так манишь… — почти задохнулся он словами, — у тебя кожа нежная, как бархат — цвета молока с брызгами солнца…

— Откуда тебе знать это? — шептала я, тая от таких слов, прижимаясь к его груди щекой.

— Один только раз и смог коснуться, — горько прошептал он. А у меня сердце зашлось от жалости к нему. А потом я поняла — о чем он, и уколола:

— Это когда ты давил меня о конский бок?

— Пальцем по щеке до шеи провел… — вспоминал он, — думать потом не мог ни о чем другом.

Наклонился ко мне и опять зашептал в ухо, зачаровывая своими словами, делая ноги слабыми, а всю меня — млеющей и покорной:

— А косы у тебя, как мед середины лета. Мне нравится в тебе все — до самой последней мелочи, до посиневших тогда от холода пальчиков на твоих ногах. Я едва не сошел там с ума от этого… когда с тебя сорвали сапоги… — замолчал подавленно, а потом продолжил, будто выталкивая из себя слова — весомо, уверенно, продуманно:

— Ты мое наваждение… нужда в тебе почти невыносима. Я не верю, что когда-нибудь утолю эту жажду, что смогу насытиться тобой. Даже твой колючий нрав… он для меня. Я не знаю — когда это со мной случилось? И что было бы, не будь Зоряна… я ведь шел первый раз только к нему… Но сейчас ты будто проросла собою в мое тело и душу, — вздохнул, а потом будто улыбнулся — я поняла это по его голосу:

— Пойдем… я отведу тебя до двери… Нет — еще одно, — вдруг опять трудно выдохнул он, остановившись, — ты вчера успела ко мне первой… спасибо за это. Я уже знал, что сам никогда не откажусь от тебя, но вот как к тебе подступиться…? Я впервые так страшно боялся, Колючка, едва ли не больше, чем тогда — перед смертью. Что не нужен тебе, что опять прогонишь. Даже поединок казался избавлением от этого страха… хоть перестану мучиться им, если не выживу.

Завтра жди к обеду уже готовая… ко всему. Дольше мне не протянуть, Веснушка, я слаб, очень слаб перед тобой. Ты взяла меня к себе в плен, мой рыженький воин…