Волков обернулся за спину на людей что шли за ним, там их было чуть не полторы сотни, шли они в надежде, что им будет в его земле прокорм. Тащили и везли в обозе свой нехитрый солдатский скарб, инструменты, палатки, котлы да одеяла.
Конечно, не упрекнут они его. Ведь он не звал их с собой: ни их, ни их офицеров, он даже Карла Брюнхвальда не звал. Ничего им не обещал. Сами попросились. Но всё равно было ему неприятно, что ведёт он их в такую пустыню.
А ещё было ему немного стыдно. Стыдно от того, что все эти люди вдруг увидят, что наградили его землёй бросовой. Кинули ему безделицу, мол, и так ему сойдёт. Мол, каков сам, такая и награда, и вот от этих мыслей ему совсем тяжко становилось. И начинал он потихоньку свирепеть, как только увидел землю свою. Ехал, глядел на всё угрюмо, думая, что его обманули.
А Ёган, не видя уныния господина, всё ещё болтал:
– Коза – она животное нужное, как по мне, так козий сыр он самый вкусный и полезный, вот помню, дед мой покойник…
– Уйди, дурак, – рявкнул Волков.
Ёган сразу смолк и придержал коня, отстал. Ну его к лешему, господина, когда он в таком расположении.
– Чего он? – Спросил у него Сыч, когда они поравнялись.
– Да как обычно бесится. – С видом знатока отвечал слуга.
– Чего ему беситься? Весь в серебре, в золоте, землю ему дали, а он всё бесится. А он всё равно беситься! – Рассуждал Сыч. – Не понятно.
– Говорю же, блажной он у нас. Неугомонный. Думаю, ему Брунхильду надо. – Предположил Ёган.
– Да ну! – Не согласился Сыч. – Он от неё ещё больше звереет иногда.
– Ну, тогда я не знаю, что ему надобно. – Сказал Ёган.
– И я не знаю, – ответил Сыч.
День уже шёл к полудню, а дорога почти не изменилась. Только холмы те, что справа, стали заметно выше, а те, что слева, те, что у реки, стали исчезать. Река стала пошире, и видно её с дороги было получше. А почти прямая до сих пор дорога стала извиваться, чтобы обойти глубокие и резкие овраги, что тянулись с запада к востоку, к реке. Деревьев было мало да и те все молоды. Кустарник стал гуще, к Волкову подъехал как всегда веселый Бертье и сказал:
– Я так понял, что это уже ваша земля пошла?
– Да, – невесело отвечал кавалер. – Землемер говорит, что моя.
Не хотелось ему разговаривать с ним, ответил только из вежливости. Куртц только кивнул в подтверждение.
– Хотел спросить, может, я тороплюсь, но очень хочу знать, дозволите ли вы нам охотиться на ваших землях?
– А вы что, любитель охоты?– Всё ещё из чувства такта интересовался Волков.
– Страстный, – заверил Бертье. – Мой старший брат выгнал меня из поместья за то, что я охотился. Он мне воспрещал, он и сам был любитель, но я удержаться не мог. Как-то убил хорошего оленя, а егерь каналья донёс на меня, брат меня и просил уехать в тот же день.
– А тут-то вы на кого собираетесь охотиться? – Спросил кавалер. – Уж, не на щеглов ли? Кто тут может водиться?
– Да полноте! – Воскликнул Бертье. – Вы что ж, слепой? Разве вы не видите, что кабаний помёт вокруг, следы дорогу пересекали раз десть. Они тут повсюду, такая земля, – он обвёл рукой, – самая кабаном любимая. А ещё волков тут много. Много.