— А ну, спробуй ещё!

Попов, оказавшийся между Филькой и часовым, прыгнул вперёд и, схватив руку с маузером, стал её выкручивать. Тот судорожно сжал пальцы, пытаясь удержать оружие, и грянул выстрел. Маузер выпал на землю. А солдаты с ужасом увидели, как вышедший из дверей человек в кепке и пальто покачнулся, как от удара и кулём повалился на холодный пол крыльца.

И никто не обратил внимания на няньку, катившую коляску по другой стороне улицы, которая внимательно смотрела, как бьют протрезвевшего от ужаса Фильку-анархиста.

После ветра, несущего влажную зябкость с залива, холл гостиницы встретил его благостным теплом. Да, времена меняются на глазах. Нет уже того неспешного ритма, запаха дорогих сигар в вестибюле, и ресторанное меню не дразнит утончёнными запахами изысканных блюд. Всё, как бы, потускнело, потеряв привлекательный вид.

Войдя в номер, Стас застал Ингу мрачной, как осенняя туча. Закинув по-мужски ногу на ногу, она хмуро курила свою пахитоску. Доставленный в номер обед так и стоял на столике нетронутым. И это при её педантичном отношении к тому, что всё должно быть сделано вовремя. Однако!

— Что с тобой, подруга дней моих суровых?

— Пошёл ты. — мрачно отозвалась она. — Возьми вон там свои паршивые деньги.

— Не понял, — замер в недоумении опер. — Объясни толком. Не получилось? Он жив?!

— Получилось, — методично стала отвечать Инга. — Он не жив. Но я тут ни при чём. Я не сделала этой работы. Влез какой-то пьяница… Persse kurat, tura mai voi! Поругался у входа с часовым и устроил стрельбу. Шальная пуля. Наповал. Persse sitt![77]

Стас прошёл вперёд и уселся в кресло.

— Слушай, — оборвав гневную тираду, уставилась на него эстонка. — Что у тебя с лицом?

— А что у меня с лицом? — удивился опер.

— Ты белый. Как покойник.

— Вот, спасибо тебе, — усмехнулся он. — Подбодрила. Вчера часа три на митинге проторчал. Продуло, видимо. А деньги забери, ты работала — готовилась. Не твоя вина, что этот идиот откуда-то вылез, дай ему Бог здоровья. Или, скорее всего, царствие ему небесное.

— Последнее, — кивнула она. — Его убили на месте. А деньги.

— Молчать! Слушай приказ — деньги взять! Это тебе премия за безупречную службу.

Такой тон действовал на Ингу убойно — дисциплина у неё была на уровне.

В струнку тянулась, как оловянный солдатик.

«Интересно, где её так вымуштровали?» — уже не в первый раз подумал он.

Однако, эту тему они, не сговариваясь, обходили стороной.

— Кстати, — обернулся он в дверях. — А ребёнок в коляске настоящий был?

— Настоящий, — кивнула девушка.

И тут же изумлённо вскинула глаза.

— Ты, что, пас меня?

— Немножко, — усмехнулся Стас.

Сразу от Инги Стас поехал к Потапову. События, словно навёрстывая упущенное, закрутились, словно какая-то невидимая рука вдруг стала раскручивать это колесо.

«Ох, сдаётся, мне, революция не Октябрьской будет, а, как бы, не майской.»

И в самом деле — Ильича шлёпнул какой-то недоумок, спасибо ему, теперь Сосо им гайки закрутит, это — и к бабке не ходи. Про Керенского он всё знает, но тот про него, похоже, ничего не знает, а оттого не ждёт подвоха. Сейчас всё упирается в Лавра Георгиевича. Ох, и сложная натура! Сколько в нём всего намешано. Хотя Стасу он, скорее, понравился. Он уважал людей такого склада.