— Жанна Яковлевна, давайте пройдем куда-нибудь, в комнату или на кухню, и вы расскажете мне все по порядку, спокойно, с самого начала.

— Да, конечно. Пойдемте в комнату. Или лучше на кухню. В комнате нельзя курить. Вы чаю хотите?

Они прошли в чистенькую уютную кухню, майор отказался от чая, но Жанна все равно поставила чайник, принялась доставать какие-то вазочки с вареньем, печеньем, конфетами.

— Давайте сначала поговорим, — попросил майор.

— Да, конечно. — Она уселась за стол. Но спокойно и по порядку она рассказывать не могла. Слишком захлестывали эмоции.

— Катя заметила, что бомжиха не настоящая. Она так и сказала: бомжиха была театральная… Потом еще лифчик в кармане халата… об этом она вообще запретила говорить. Нет, ну вы понимаете, я ведь точно помню, что в ту ночь постирала оба халата. Я когда закладываю в машину, обязательно проверяю карманы. Он ведь оказался там уже после убийства. Вы представляете? А Катя просто выкинула в ведро. Взяла двумя пальчиками, выкинула, а потом руки пошла мыть. Я говорю: ты что делаешь? А она так усмехается и спрашивает: это тоже, мол, следователю предъявить в качестве улики?

— Одну минуту, Жанна Яковлевна, я не понял, какой лифчик?

— Чужой! Эта женщина бывала в доме и ненавидит Катю. Ну ладно, в августе Катя была на гастролях, и Глеб приводил свою бабу. А потом, после убийства? Откуда взялся ее лифчик в кармане его халата, спрашивается?

Кузьменко вспомнил, как Иветта Тихоновна Гуськова жаловалась на рассеянность внучки и сообщила ему интимную подробность про потерянный лифчик. Ольга перерыла весь дом. А предмет ее туалета, оказывается, был в кармане халата Глеба Калашникова. Все эти пикантные подробности вполне объяснимы, однако говорливая Жанна права: каким образом сей предмет попал в чужой дом, в чужой карман уже потом, после убийства?

— Она точно хотела Катиной смерти, и я совершенно не удивлюсь, если окажется, что именно она стреляла, но не в Глеба, а в Катю. — У Жанны был очень высокий голос, она тараторила так быстро, что у Кузьменко звенело в ушах.

— Подождите, а почему Екатерина Филипповна решила, будто бомжиха «театральная»? Она как-то объяснила свою догадку? — спросил он, закуривая.

— Очень правильно объяснила. Она сказала, что настоящая уличная попрошайка не отказалась бы от денег. И еще — от нее не воняло, от той бомжихи. Ну, понимаете, она выглядела так, словно только что вылезла из помойки, совершенно пьяная к тому же. Но при этом не было вони. И перегаром не пахло. Я тоже заметила. Но, знаете, я все не дойду до главного! Теперь ведь точно известно, кто звонил. Ее зовут Светлана Петрова. Катя сначала догадалась, вычислила, но не была уверена. А потом ее мама пришла на поминки… Я, кстати, не знаю, появилась она или нет, эта Светлана. Она пропала в субботу. Катя даже ездила в воскресенье ее искать — она на рынке «Динамо» торгует. И представляете, она стала Катю шантажировать, сказала, что, мол, звонила по чьей-то просьбе, и за три тысячи долларов готова сообщить — кто именно попросил. Назначила встречу и не пришла. Но она. Света Петрова, никогда не была любовницей Глеба, у него был роман с другой женщиной, ее звали Ольга, она училась в одном классе с Маргошей, с Маргаритой Крестовской. А последний разговор, там, где эта хулиганка начала свой шантаж, Катя догадалась записать на пленку. Вы знаете, я так беспокоюсь за нее. Не потому, что мне нравится у нее работать и она мне хорошо платит, хотя и поэтому тоже. Просто у нас с ней уже давно родственные отношения, она мне как сестра… Просидев у Гриневич еще полчаса, выслушав все подробности про спившуюся парикмахершу Эллу Анатольевну Петрову и ее дочь Светлану, выпив чаю с вишневым вареньем, майор отправился в управление. А еще через полчаса он узнал, что Петрова Светлана Геннадьевна 1965 года рождения была найдена убитой на пустыре в Конькове.