Москва; июль 1945 года

Домой Александр возвращался в девять вечера совершенно разбитый. Отдохнуть сыщикам Старцева за прошедшую неделю не довелось, а за последние сутки они и вовсе не спали ни минуты. Медленно поднимаясь по ступеням лестницы, он попытался припомнить, когда так же уставал и не высыпался.

– Наверное, под Берлином в районе городка Фюрстенвальде. Мы тогда вскрывали с мужиками линию немецкой обороны. Жуткая была неделя… – пробормотал он и усмехнулся. – А я по простоте душевной думал, что после победы буду по-человечески высыпаться…

Молодая супруга Валентина сегодня подменяла дежурного врача и должна была возвратиться еще позже. Войдя в коммунальную квартиру, Александр прошел коридором до своей комнаты, полученной от Управления МУРа сразу после свадьбы с Валентиной. Комната была небольшой, но уютной; в ней имелся даже балкон, выходящий на улицу с зеленым бульваром. Днем в большой квартире было шумно: соседки готовили на общей кухне обед, по коридору бегала детвора, работало радио… К вечеру шум стихал.

Васильков притворил за собой дверь комнаты и первым делом подошел к висевшему на стене отрывному календарю. Из-за ненормированного рабочего времени молодожены частенько задерживались: муж – на службе, жена – в больнице. Общаться помогал календарь: на его верхнем листке они оставляли друг другу сообщения. «Привет, мой дорогой! – прочитал Александр. – Подмена заканчивается в девять. Надеюсь, к десяти вернуться. Ужин на столе. Люблю. Целую. Твоя Валя».

Улыбнувшись, он переоделся, ополоснулся в ванной и отправился на кухню греть ужин…

Через час супруги сидели за столом в своей комнате. Посвежевший Александр с удовольствием уминал жареную картошку с селедочкой под растительным маслом и репчатым луком. Рядом с тарелкой стояли початая бутылка водки и граненая рюмка на тонкой ножке. Валя отламывала от буханки ржаного хлеба кусочки прожаренной корки, ела их и с улыбкой смотрела на Александра.

– Устал, мой милый Пинкертон? – спросила она, когда муж махнул вторую рюмку.

– Есть немного. Еще бы вздремнуть часиков пятнадцать, да никто такой мне роскоши не позволит, – ответил он.

– Завтра к восьми?

– Да. Если опять не поднимут раньше.

– Тогда ложись и отдыхай…

Пока Валя мыла посуду, супруг курил у открытого окна и глядел в опустившуюся на город ночь. Затушив окурок, он машинально вытащил из коробки другую папиросу, чиркнул спичкой…

Он никогда столько не курил. Молодую женщину это встревожило.

– Что случилось, Саша? – Она подошла сзади и обняла мужа.

– Дело одно распутываем, будь оно неладно.

– Сложное?

– Запутанное. Натворил преступник много чего, а толком и ухватиться на за что…

Сама Валентина с расспросами к мужу о его новой работе не лезла. Не было у нее въедливого бабского любопытства, да и понимала она: служба у Александра такая, что распространяться о ней он не может. Не имеет права. Однако если его самого вдруг прорывало, то она оставляла все свои дела и выслушивала с вниманием.

– …Сегодня воспрянули духом, обрадовались, когда случайные свидетели описали внешность преступника, а потерпевший рассказал о выпавшем зеркальце. Да только не выгорело у нас – рано обрадовались. Все бестолково. А начальство теребит, поторапливает. Иван чуть не каждый день получает нагоняй.