– Туда надо подтягивать новые силы, иначе они продолжат сужать кольцо вокруг Дрвара, – предложил Тито.

– Там что, не осталось резервов? – удивился Джилас.

– Конечно, нет! Я распорядился даже снять охрану с нашего госпиталя.

– Но там же беззащитные раненые!

– Знаю! Но функционирование Верховного штаба для меня гораздо важней! – воскликнул маршал, удивляясь узости мышления своих боевых товарищей. – Там бойцы, которые пускай и временно, но не могут принести пользы общему делу, а тут – лидеры всего партизанского движения! Первое не идёт ни в какое сравнение со вторым. Второе важнее! Намного важнее!

Эти слова раскалённой иглой вонзились в мозг Алексея, охранявшего вместе со своей сменой это совещание. Сердце сжалось и заныло тревогой о Милке. Он повернул голову и ненавидящими глазами долго сверлил взглядом затылок Тито. А тот, казалось, мгновенно забыл об этой проблеме. Взгляд старшего сержанта должен был воспламенить не только кожу на затылке, а целиком югославского лидера, но тот, наверное, от усталости или занятости, утратил инстинкт зверя, не раз спасавший его от неприятностей. Кадык на горле Подкопина несколько раз прошёлся вверх-вниз и застыл.

Битое стекло и куски штукатурки мерзко скрипели под подошвами сапог. Каждый шаг партизана сопровождался этим визгом и бил по ушам. Волосы на затылке топорщились от дикого нервного напряжения, а по спине сбегали холодные капли пота. Он проник в здание госпиталя через разбитую дверь и пошёл по коридору. На стенах виднелись многочисленные следы от пуль, в воздухе ещё стоял запах пороховой гари. В госпитале всё было перевёрнуто. Но было это нападение или срочная эвакуация, было пока непонятно. Врачей и медсестёр не видно, врагов тоже. Партизан стволом автомата отодвинул марлевый полог в палату. В разбитых окнах невозмутимо колыхались ситцевые занавески в весёлый цветочек. Кровати и топчаны вместе с матрасами и простынями перевёрнуты. Везде – битое стекло. На спешную эвакуацию не похоже, скорее всего, нападение. Надо внимательно осмотреть весь госпиталь.

Одна палата, вторая, третья… Картина везде одинаковая. Разгром и никого. В операционной лежал ещё не остывший труп главврача. Очередь прошила его в четырёх местах. Кабинет рядом с операционной пуст, но и там было всё перевёрнуто. По комнате были разбросаны многочисленные бумаги.

Идя на цыпочках, боец зашёл в техническую комнату, которую почти полностью занимали два огромных бака, закрытые крышками. Партизан поддел стволом винтовки ближнюю к нему, она с грохотом упала на пол. Бак был пуст. Он приоткрыл второй бак и тут же отскочил, едва сдерживая рвотный позыв. Бак был доверху забит гнойными бинтами.

Боец толкнул узкое окно, закрашенное белой краской, высунулся из него по пояс, глотнул пару раз ртом свежий воздух и крикнул командиру:

– Всё чисто! Никого нет, только убитый врач.

– Вот гниды! – отозвался снаружи бородатый мужчина, командир этой крохотной разведгруппы. – Давай похороним его по-христиански и пойдём смотреть дальше, вдруг они схоронились где-то в округе. Куда-то же делся целый госпиталь? Не немцы же его увели с собой?