– Валяй, – сказал Митя с напускным безразличием.

Бережно отложив листок в папочку, Рубенс примерился к опустевшей наполовину бутылке и заключил:

– Ну, по половиночке, а то интересный разговор собьется, а он у нас получается интересный… ты со стихами прорваться куда-нибудь не пробовал?

– Да пробовал, – сказал Митя. – Весной еще, ходил в Союз писателей, а там классик Пильчичаков. Ну, выставить он меня не выставил, посидел, поговорил. Стихов, правда, читать не стал – сказал, у них принимают только на машинке напечатанные. Я ж упрямый. Выписали через «Посылторг» пишущую машинку, печатать научился. Опять сходил, на сей раз взял. Читать, правда, не стал, в стол положил, сказал, в декабре будет семинар молодых прозаиков и поэтов, он меня запишет. Параллельно сходил в альманах, там взяли, обещали рассмотреть. Пришел через месяц – не рассмотрели, а там в отпуск ушли, а там опять не рассмотрели – много у них этого добра. Ну, параллельно забросил в парочку журналов – не столичных, сибирских. Стихи не вернули, ответили что-то в таком духе: работайте над собой, читайте больших поэтов, не опускайте рук, больше уделяйте внимания идейности… ваша любовная лирика нам кажется не почерпнутой из жизненного опыта, а из большой литературы… Я одного не пойму, Рубенс: чем им «Старый коммунист» не приглянулся? Писал я его не из каких-то там идейных побуждений, но получилось вроде бы вполне идейно…

– Времена, Митя, не те, – сказал Рубенс. – Я так прикидываю: не подошло оттого, что нестандартно и оригинально. Это лет пятнадцать назад проходило или чуть попозже, а потом идейность стала суконная. Вот и тормознули. Да тут о многом можно поговорить, только мы уже, чувствую, близимся к тому градусу, за которым серьезные разговоры если и ведутся, то забываются… А жаль, что я стихов писать не умею, а иногда тянет… Ну, я по-другому умею… хочешь, я тебе свои «выстрелы из прошлого» покажу? У тебя, – он кивнул на «Лесную фею», – «привет из будущего», а у меня как раз «выстрелы из прошлого»… Показать?

– Покажи, – сказал Митя, сам уже изрядно хмельной.

Рубенс вышел в соседнюю маленькую комнату, долго возился там и наконец принес большой прямоугольный сверток, в котором, без сомнения, таилась картина. Развязал шпагат, стал разматывать плотную бумагу.

– От Таньки хороню, – пояснил он. – Там тайничок – хрен найдешь. Если не знаешь, так чтоб ты знал: нынешние страсть как не любят бывших, стараются всякую память о них изничтожить. А я не хочу, у меня к ней до сих пор не все… перегорело.

Картина была больше по размеру, и Рубенс заслонил ею «Лесную фею». Наполнил стопки, но к своей не притронулся, закурил и уставился на картину определенно тоскующим взглядом.

Митя поступил точно так же.