– Отлично, – сказал Митя. – Еще и на газировку с конфетами останется. Промотаешь трешку в «стекляшке», сразу настроение повысится, домой придешь в нужной кондиции. А завтра я из шкуры наизнанку вывернусь, а лучше всего – твою Крокодилу выверну. Ну, что стоишь, прелесть моя сероглазая? Шагом марш в «стекляшку»!

Глядя на Митю чуть оторопело, Юлька все же послушалась – пошла в нужном направлении. Правда, один раз оглянулась с непонятным выражением лица. Митя поднял ладонь успокаивающим жестом.

Потом, ухмыляясь про себя, подошел к мотоциклам и спросил:

– Сенька, у нас последний съезд КПСС под каким номером был?

– А хрен бы его помнил.

– Весной же был.

– Да вроде двадцать четвертый… А что?

– А то, – сказал Митя. – Нужно идеологически подковаться в сжатые сроки. – Он глянул на часы. – Библиотеки еще открыты, порядок…

…Войдя в школьный вестибюль (и сразу заметив Юльку, сидевшую в уголке, у раздевалки), он приостановился у высокого зеркала и обозрел себя с чувством глубокого удовлетворения. Без дураков, он смотрелся солидно и представительно: самый темный из трех его костюмов, белоснежная рубашка, галстук не модный, широкий и пестрый, а узкий, темный, в точности как у партийных товарищей, когда их показывают по телевизору. Туфли начищены так, что в них смотреться можно вместо зеркала. На лацкане – комсомольский значок (позаимствованный у Батуалы, который минут сорок искал его по всем углам). Митя охотно прицепил бы еще «Ударника коммунистического труда», но не стоило перегибать палку: какие бы чудеса трудового героизма ни являла советская передовая молодежь, о двадцатилетних обладателях таких значков что-то пока не слышно. Подумав, он прицепил другой – ВОИР, Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Мать, переезжая к супругу, оставила его в комнате вместе с другими. Значок был никчемный – взрослые и сами не знали, чем это общество занимается, их туда загоняли, как школоту в общества охраны природы и охраны памятников истории и культуры. Но красив был, этого у него не отнимешь.

В руке у него был черный портфель строгого вида – в точности с таким расхаживал Бутыляка. Подойдя к печально смотревшей куда-то в сторону Юльке, он сказал:

– Привет, сестренка-хулиганка, позор положительного старшего брата…

Юлька вскочила:

– Ой, Митя, я тебя и не узнала… Ты что, постригся?

– Пришлось, – сказал Митя. – Не может передовой рабочий и активный комсомолец расхаживать с битловской гривой. Оцени, на какую жертву ради тебя пришлось пойти, после школы с патлами не расставался. Ну как, теперь веришь, что получится?

– Теперь верю, – восхищенно выдохнула она. – Ты такой…

– Крокодила тебя видела?

– Ага. Я все сказала, как ты наказывал.

– Ну, тогда веди в крокодилью берлогу…

«Крокодилья берлога» оказалась снабжена небольшой приемной, где стояло с дюжину жестких казенных стульев. Секретарши, конечно, не имелось – такой роскоши не полагается не только завучам, но и иным директорам школ поплоше.

Митя по многолетней привычке едва не грохнул в дверь кабинета кулаком на почтарский манер, но вовремя опомнился и деликатно постучал костяшками пальцев. Услышав разрешение войти, открыл дверь, пропустил вперед Юльку, громко ее напутствовав: