Вряд ли они сумели бы внести еще большее смятение в дремучие умы средневековых воинов, если бы оказались настоящим драконом о трех головах… «Абрамс» выпустил длинный оранжевый язык из огнемета, пролизав в тесных рядах черный обугленный проход, и выстрелил из стопятимиллиметровой пушки. Шрапнельный снаряд, посланный прямой наводкой, прошил шеренги и взорвался, расплескав фонтан огня и крови и искрошив в пыль десятки копейщиков, конников и лучников. Горящие фигуры со стонами метались среди убитых и раненых. Бронетранспортеры выпустили по пулеметной ленте — один на юго-запад, второй — на северо-запад.

Над войском Томаса Мясоруба пронесся вой обреченности и ужаса.

Вот он, Железный Змей, ненасытный Хадид Хайят, вышел на охоту, пожирая их горстями, словно мелкую лесную живность. Он гипнотизировал, приковывал к себе оцепеневшие взгляды, каленым пестом перемешивал мозги. Вот он, ад, самый настоящий!

Но настоящий ад был еще впереди.

«Абрамс» двинулся вперед, с хрустом сминая закованные в железо ряды воинов. Барт закрыл смотровую щель и старался не смотреть на монитор обзора. Иногда он слышал отрывистые команды из башни, лязг затвора, и тогда «Абрамс», чуть присев на ходу, исторгал грохот и дым и снова летел вперед, а там, впереди, появлялись, будто из земли выскакивали, султаны взрывов.

Смит до отказа выжал сектор газа, Джелли сделал то же самое. «Лейви» рванулись в разные стороны, чтобы обойти Аль-Баар каждый по своей дуге — один по часовой стрелке, расстояние от крепости 150 ярдов, другой против часовой — 500 ярдов, угол поражения — 45 градусов. Выпуская клубы черного дыма, тяжелые бронированные машины неслись, сметая все на своем пути, выжигая широкие полосы степного пространства и обращая в бегство многотысячное войско.

Рядовой первого класса Шон Смит-младший, стиснув зубы, гнал вперед своего «коняку», забывая вытирать заливающий лицо пот. Любимое печенье, забытое, свалилось с полки, каталось под ногами, перетиралось в пыль. Как и у Прикквистера, для Смита это был первых боевой выход, боевое крещение. Смит был в ярости, он даже не подозревал, что умеет так здорово злиться. Самое поразительное было в том, что он не помнил, не соображал даже, на кого именно злится и по какой причине. Да и нет наверняка конкретной причины и конкретного объекта, просто некая темная мерзкая сила, что пришла сюда раздавить его, выпотрошить забавы ради и развеять по ветру прах, сейчас сама получает по зубам и улепетывает со всех ног. И Смит этому дико рад.

В заляпанном грязью и кровью обзорном окне он видел спины убегающих людей и лошадиные крупы. Иные оборачивались на ходу, но лиц у них не было, только маски ужаса с грубо намалеванными глазами и провалами ртов. А Хэкман наверху поливал и поливал из пулемета.

Один из всадников вдруг развернул коня, выставил вперед длинное копье и атаковал бронетранспортер. Что-то звякнуло по броне, мелькнули лошадиные ноги, в стекло обзора плюхнула очередная клякса. И все. Смит сплюнул.

В общем, Железный Змей сделал то, чего не мог сделать взвод морских пехотинцев: он вселил ужас в души неустрашимых воинов. Змей был страшней самого Томаса Мясоруба, стальные нити насаждаемой им дисциплины, на которую были нанизаны шеренги всадников, пехотинцев, лучников, копейщиков — с треском лопнули. Войско охватила паника. Тяжелые, закованные в железо рыцари, гибкие и быстрые степняки, разномастные наемники, шакалы любой войны — мародеры и грабители, — все беспорядочно удирали прочь, позабыв про децимации и виселицы. И их некому было остановить, потому что командиры еще раньше были выбиты Санчесом, а оставшиеся в живых попросту разбежались.