Если бы в космосе висели разведывательные спутники Пентагона, они бы зафиксировали, как вокруг крепости Аль-Баар быстро расползается какое-то пятно: это освобождалась от вражеских полчищ серо-желтая земля полупустыни, и клубы пыли из-под тысяч ног и копыт поднимались к самому небу, словно дым пожара. Аль-Хасан наблюдал сладостную картину со своего балкона, от полноты чувств он подпрыгивал, что-то кричал и размахивал обнаженной саблей, предвкушая, как срубит голову проклятому Мясорубу. Такое не дозволяется видеть простым смертным, поэтому Бен-Барух и даже Гия прикрыли глаза и потупили головы.

Уйгуз Дадай скакал во весь опор, пригнувшись к гриве своего коня. Он понял, что битва проиграна. И не только эта, но и все последующие. Король Мясоруб оказался мыльным пузырем. Все его рассуждения о том, что Железного Змея нет в природе, разбились о стены Аль-Баара, откуда выполз вполне натуральный, живой треглавый Железный Змей, который дышал огнем, плевался громом и молниями, стрекотал десятками смертей, с хрустом давил закованных в броню латников… От него не было спасения, некоторые отважные воины пытались зарубить Змея или воткнуть в него копье, но он был неузвим, а все смельчаки немедленно возносились на небо. Змей сожрал тысячи воинов, а заодно проглотил всю власть Мясоруба. Никакой он не король! Потому что королевская власть дается Богом, и сломить ее не сможет какое-то чудовище, сколь бы сильно оно ни было. А сейчас про власть Мясоруба забыли и чернокожие зиары, и дикие племена кочевников, и прирученные сарацины, и даже его соплеменники в железных халатах… Все в ужасе бежали прочь от страшных стен Аль-Баара. Если командиры пытались остановить бегство, то их убивали.

Конные и пешие растворялись в окружающих пространствах, даже Синайская пустыня не отпугивала беглецов от страшных когтей Железного Змея. Паника разорвала связи между ранее непобедимыми воинами — полки и легионы превратились в сотни и тысячи разобщенных одиночек — сейчас каждый был сам за себя. Только отряд найманов сохранил единство, и Уйгуз Дадай по-прежнему оставался командиром. И найманы оставались единственной боевой единицей, сохранившей боеспособность, внутреннюю структуру, верность командиру и единоначалие, а значит — и военную мощь.

— Эге-гей! — во всю мощь легких закричал Уйгуз Дадай, и сотня конников сзади повторила этот клич.

— Эге-ге-гей! Эге-гей! Эге-ге-гей!

Резвый конь летел вперед, сбивая и затаптывая пеших беглецов, оказавшихся на пути, некоторых он кусал, как кусают волки или дикие псы. В отличие от всех остальных, Уйгуз Дадай не спасался бегством. Он скакал отдать долг крови.

Свободное пространство вокруг крепости продолжало расширяться. В радиусе километра на песке остались только трупы — черные, обугленные огненным дыханием Змея; плоские, раздавленные его тяжестью; в оплавленном или пробитом зубами железе или с торчащими из груди стрелами… Десятки, сотни трупов — все, что осталось от армии, ставившей на колени города Арабского халифата.

И по какому-то невидимому сигналу, со всех окрестностей слетались стаи воронья…