Я сначала удивился, а потом сказал,

– Моего дядьку так друзья звали – .

– А кто у нас дядька?, – прозвучал тот же голос.

– Махно. Нестор Иванович Махно, – сказал я.

На мгновение воцарилось молчание, а потом камера загудела. Кто-то с интересом, кто-то с презрением, а кому-то это было вообще безразлично, но тем не менее какое-то разнообразие в жизнь заключенных это известие привнесло.

Простоял я возле «параши» два дня. Затем, двух сокамерников с вещами «попросили» на выход. На их место вскоре привели других арестантов, но я уже не стоял возле отхожего места.

На допрос меня водили чуть не каждый день. Но через месяц, издевательства Рудя, «прервал» приговор, вынесенный мне Особой тройкой, по которому мне «впаяли» семь лет лагерей по ст. 58 УК РСФСР.

Дело в том, что главным инструментом "Большого террора" в Ленинграде тридцать седьмого, тридцать восьмого годов, стала «Особая тройка»

«Особая тройка Управления НКВД по Ленинградской области, в которую вошли второй секретарь обкома ВКП(б) П.К.Смородин, прокурор П.Б.Позерн и начальник УНКВД ЛО Л.М.Заковский. Создана тройка была приказом НКВД СССР от 31 июля 1937. За короткий промежуток времени ею осуждено более тридцати тысяч человек. Всего в ходе "Большого террора" в Ленинграде и области с 5 августа 1937 по 16 ноября 1938 органами НКВД осуждены по политическим обвинениям пятьдесят тысяч человек, из них сорок пять тысяч человек приговорены к расстрелу. Кроме того, по приговорам Особой тройки Управления НКВД по Ленинградской области расстреляны две тысячи двести заключенных лагерей, а по приговорам «двойки» (Комиссия в составе наркома внутренних дел и прокурора СССР) расстреляны еще восемнадцать тысяч жителей Ленинграда.»

Я привожу эти данные подробно и пофамильно, для того, чтобы народ знал своих «героев», и не забывал о тех, кто погиб от их рук.

После вынесения приговора, я просидел в «Крестах», еще три месяца.

За это время мне предоставили два свидания с родными. Первый раз пришла Елизавета. Она изо всех сил держалась, что бы не разрыдаться. Я, как мог, успокаивал ее. Она принесла мне еду и теплые вещи. На второе свидание она пришла вместе с Агашей. Лица их сияли. Новостью поделилась Гася, которая рассказала, что Елизавета и Дмитрий Константинович, официально находившиеся в браке, удочерили ее. Теперь она носит фамилию Жак и живет у Елизаветы. Это была действительно замечательная новость. В конце свидания, Агата задержалась, и глядя мне в глаза, сказала,

– Я буду ждать тебя – .

Я не знал, что ответить, но сказанное Агашей, было мне приятно, и глубоко запало мне в душу.

Знала бы она, сколько ей придется ждать меня, и что нам всем придется пережить.

Ранней весной для меня прозвучала команда конвоира: «Мехненко, с вещами на выход». Конвоир провел меня на первый этаж здания и впихнул в камеру, в которой уже находилось человек тридцать арестантов. Все были определены на этап, по этому, были с пожитками, отчего в камере было еще теснее. В течение часа, в камеру запихнули еще человек десять. От такой давки и духоты люди начали терять сознание. Опытные сидельцы знали, что делать в таких случаях. Сначала рассказывали анекдоты, как правило, политические, потому что всем терять было уже нечего. Затем, начали читать стихи. Читали свои стихи, стихи известных поэтов и не очень. Кто-то продекламировал Ахматову: