...Удалой и Савка, доверившись скакунам, вихрем неслись по тёмному жерлу. И они намного опередили бы преследователей, если бы грунт здесь не был столь сыпучим и рыхлым.

Кони явно стали сдавать. Всё чаще стало слышно их тяжёлое, загнанное дыхание. Да и сами беглецы были на пределе. Теперь каждый скок отдавался тяжёлым ударом в затылок. Минуты тянулись мучительно долго, а часы скачки... они были уже за пределами человеческих представлений о времени.

Мстислав с досадой поймал себя на том, что силы его на исходе: сказывалась ратная усталость... Спина раскалывалась, распоротая стрелой щека вздулась и горела огнём, воздух жёг лёгкие, а рука, державшая узду, падала на луку, будто повод был отлит из свинца. «Давай! Давай! Ещё, ещё трошки!» — обманывали они свою плоть лживыми посулами, склоняя её к борьбе за жизнь.

...Когда солнце вновь осветило им лица по ту сторону песчаной гряды, пятеро татар, успевших обогнуть препятствие, преградили им путь к Днепру. Русичи хотели было направить коней к югу, но и оттуда уже доносился нарастающий топот копыт. А из расщелины вот-вот должна была показаться погоня.

...Каждый миг колебания грозил смертью. Но Удалой ждал и не страшился её. Может, только она — одна-единственная — и была его искуплением пред Богом и людьми за русскую кровь?!

— Отцу и Сыну!.. — Мстислав, сверкая глазами, с лёту бросился на врага, натягивая тугой лук. Савка, не отставая, на всём скаку метнул боевую хоругвь-копьё, выхватил меч.

Стрела прошибла скакавшему впереди монголу горло и в багряном нимбе вышла сзади. Хоругвь вышибла из седла второго, застряв в его груди, как железный костыль. Плосколицый что-то закричал, хватаясь руками за древко, но хрип его потонул в звоне клинков.

На Удалого насели сразу двое, едва не опрокинув его на скаку. Всё полетело перед глазами: гривы, сабли, перекошенные ярью лица. Но точна, тверда и опытна была рука князя. Меч срубил правую половину лица нукеру, звякнув о кольца кольчуги.

Мстислав уже бился с другим, едва успевая отбивать сыпавшиеся на него удары. В какой-то момент он с отчаяньем понял, что ему никогда не совладать с этим вёртким медноскулым воином. Удалой пришпорил коня, пытаясь хоть на миг дать себе передышку, но вскрикнул от жгучей боли — меч тургауда, точно бритва, рассёк его левое бедро.

— Не-е-ет! — зарычал он, чувствуя, как от крови быстро тяжелеет сапог.

Пелена боли застила глаза, он перестал видеть, перестал понимать, что происходит. Меч взлетел над его головой, когда он наугад, заученно выбросил вперёд клинок. Угрожающий крик застрял в глотке противника. Мстислав выдернул меч забрызганной кровью перчаткой, а враг с проколотой грудью рухнул под ноги своему коню. Оставшийся в живых судорожно развернул жеребца и погнал его к югу, под защиту своих, спешивших к месту стычки.

Но было поздно. Русичи вырвались из западни и птицами устремились по вольной равнине на северо-запад, с каждым скачком увеличивая расстояние. И Ярое Око неотступно пламенело над лучистой сталью их шлемов.

— Они бежали, мой повелитель! — Сотник Ойдуба, уткнувшись лбом в землю, не смел поднять глаз; его коса на спине, меж лопаток, мелко дрожала.