Могу подтвердить, мадемуазель, что тело, которое лежит под окном, принадлежит именно Даниилу Щепкину, и никому другому…

Даша отвернулась и вышла из палаты. Глазунов побрел за нею.

— Он помрет? — спросила Даша.

— С чего ему помирать? Молодой! — сердито фыркнул Глазунов. — Оголодал здорово. От этого инфлуэнца и прицепилась…

Нил Семеныч был сильно расстроен. Отослал из лазарета Дашу, сам сел рядом с санитаром.

— Сродственник, что ли, хворает? — спросил пожилой санитар.

— Не родственник, — покачал головой Глазунов.

— Чего ж ты тогда за него хлопочешь? — удивился санитар.

Нил Семеныч поглядел на него, усмехнулся. Говори не говори — разве поймет, что Данька для него и впрямь дороже родного?

Связала их судьба накрепко еще там, в корпусном авиаотряде в пятнадцатом году, когда прибыл юный Щепкин на фронт, гордый званием пилота, в унтерских лычках, только что из Гатчинской авиационной школы.

С Глазуновым как с механиком в отряде носились, даже дворянчики-офицерики понимали: в его руках их жизнь.

Казалось бы, что мог механик в тех, полевых условиях? Ну, сменить расчалки, залатать пробитую перкалевую обшивку, заменить погнутую при посадке ось шасси, покрышки поставить… С моторами и того хуже — подменить свечи, клапаны притереть. А Глазунов делал все или почти все: менял моторы, ставил отсекатели на винты, варил, клепал, строгал.

Не было ничего, чего бы он не сумел своими ловкими черными от смазки и железной въедливой пыли руками.

Если он говорил «Порядок!», значит, был действительно порядок. Если угрюмо бурчал, никто не решался уйти в вылет на внешне нормальном «фармане».

Работы было много. Меллеровский завод «Дукс» в Москве тогда гнал на фронт машины, собранные из гнилой фанеры, обшивка лопалась после двух-трех вылетов, расползалась; летели стойки, захлебывались моторы, пайка на бензопроводах оказывалась хилой. Так и пошло, что даже на новых аппаратах никто не решался летать без контроля Глазунова.

Его пытались задобрить, слали в палатку механиков коньяк, балычки из домашних посылок. Он честно делил подношения среди мотористов, бензовозчиков…

Знакомство с Щепкиным началось, когда тот принес в отрядную полевую кузницу нехитрый чертежик, хотел сделать стальную «кошку» своей конструкции для того, чтобы сбрасывать ее на тросе на привязные немецкие аэростаты и рвать обшивку.

С аэростатов, которые плавали над позициями, тевтоны вели корректировку артиллерийского огня и сильно досаждали траншейным героям.

Глазунов сидел в кузне у горна, воздев на нос круглые очки в стальной оправе, читал книгу, толстую и засаленную. Щепкин удивился. Книга называлась «Падение Римской Империи».

— Интересно? — спросил он.

Глазунов посмотрел на него сквозь очки, буркнул:

— Похоже… На нас…

Делать «кошку» отказался.

Щепкин вызвался сам.

Глазунов нехотя кивнул. Из угла следил, как Щепкин сбросил тужурку, надел брезентовые рукавицы, выбрал из горки подходящие стальные прутья, сунул их в горн, начал раздувать мехи. Подобрав кувалду по руке, вымахнул щипцами раскаленный прут, начал охаживать на наковальне. Глазунов поднялся, перехватил щипцы, помог. Когда острые крючья уже шипели в бочке с маслом, закаляясь, он с интересом глянул в лицо Щепкину: