И вот Савельев за ночь пишет официальное письмо на имя ректора моего института в Подгорске, что я такая безумно одаренная девочка и невозможно меня потерять для детской психологии. Плюс он пишет личное письмо моей завкафедрой, которая оказалась его ученицей, и личное письмо проректору. Он сидел и сутки писал эти письма! Просто послания какие-то. Я, счастливая, приезжаю в Подгорск, в свой вуз. Это все еще май. Все цветет, я цвету, несу эти письма. И мне первой за всю историю института дают годичную командировку в Москву. Езжай, раз тебя даже министр так ценит! То есть это был бы год моей полной лафы. Мне платили бы зарплату за неработу. Мне платили бы за комнату в общежитии и какие-то пособия. Я могла с первого сентября жить в Москве, ничего не делать и еще деньги получать! Я была счастливая, солнечная. И Савельев меня ждал, и еще кое-кто.

Но в это время у нас с мужем чувства открылись. Это было до девочки Тани, ее еще не было на горизонте, она, наверно, еще в пятый класс ходила. А у нас с Игорем секс — бесподобный. Он бросил всех своих баб, он жил только со мной, а я жила только с ним — такое вот наваждение! И в сентябре, вместо того чтобы ехать в Москву, я говорю своему ректору, что никуда не еду. Он мне говорит: «Дура, что ж ты делаешь! Я же министру обещал послать тебя в командировку!» Я говорю: «Знаете, у меня есть подруга детства, Люда, которая могла бы поехать вместо меня. Она тоже наш институт окончила, в этом году как раз. Нужно просто поменять фамилии в документах и все». Он говорит: «А как же Савельев?» Я говорю: «А мне что до него? Я мужа люблю и с мужем останусь! Вы же сами говорили…» Короче, я его уболтала, но с работы меня уволили. Потому что моя завкафедрой мне этого не простила. Она говорит: «Знаешь что, дорогая, такие вещи просто так не проходят! Савельев тебе не мальчик. Если я оставлю тебя на кафедре, я с Савельевым больше никогда не увижусь, а он мой учитель». Это был сентябрь. Люда — та самая, которая в детстве рыбий жир пила, — уехала в Москву, а меня уволили с работы, я сидела дома и думала: плевать! Не буду работать и не буду. Ребенка рожу. Две недели не работаю, три, сижу. Мужа вижу раз в неделю. У них сборы, слеты, полевые учения и атомные тревоги. Плюс футбол три раза в неделю. Я сижу одна. В военном городке шесть домов. Общая кухня. У нас комната в бывшей казарме, переделанной под квартиры. За окном забор и колючая проволока, даже в лес не пойдешь без пропуска. И это — после Москвы! Думаю: Боже мой! Ну почитала, ну побегала, на кухне женщины: мой такой-сякой, не принес деньги, пьет. А у меня этих проблем не было никогда. У меня муж не пьет и не курит. А если силен по части девушек, то это наша частная жизнь, я это никогда на кухне обсуждать не буду. Я вообще терпеть не могу, когда мужчин обзывают. Если женщина сама унижает мужчину до плевка на тротуаре, а потом требует, чтобы он был мужчиной, откуда этому взяться? Я думаю: если ты хочешь, чтобы он был у тебя под каблуком, ты можешь это сделать. Но потом не требуй от него мужества ни в постели, ни в жизни. Не может быть, чтобы он был, как воск, в отношении финансов и других женщин, но как сталь в отношении секса и всего остального. И вот я сижу две недели, ни в какие кухонные дискуссии не включаюсь. Мама звонит: «Алена, как ты?» Мама, говорю, знаешь, что-то мне плоховато. Она говорит: давай возвращайся в Подгорск, будем на работу устраиваться. Кстати, тебе какой-то иностранец из Москвы названивает…