Я с трудом отказалась, я сказала, что скоро уезжаю в Москву, а там такой бандитизм — могут убить за такие серьги, пусть они лежат у него на хранении до моего возвращения. Но я не собиралась к нему возвращаться, меня уже стали тяготить эти отношения, его грубое ничегонеумение в постели, его рабское обожание. И вот я не приезжаю к нему день, второй, неделю, а потом узнаю, что он являлся в наш армейский городок, но его не впустили без пропуска и даже не позвонили нам с КП, не искали нас. И он уехал ни с чем! Честно говоря, я была даже рада этому — думаю: все, отвязалась! И поехала к маме. Но не прошло и пяти минут — вдруг вижу за окном его скрюченную головку, он идет к нам с цветами! Я говорю: «Мама, меня нет!» И, как детстве, — в свою комнату, под кровать, а туда только пластом можно влезть, там только чемодан помещался. Но я думаю: он ненадолго, сейчас мама скажет, что меня нет, он и уйдет. И вот я лежу и слышу: он не уходит! А своим замечательным голосом, своим высоким стилем рассказывает моей маме, какая я потрясающе талантливая, необыкновенная, красивая, добрая, честная и тэ дэ и тэ пэ. И что мама тоже замечательная что мы обе — просто подарок человечеству. Два часа он ей это рассказывал, а я лежу, там паутина, пыль, нельзя даже на бок повернуться, помню, наша собака ко мне подлезла, а я слезы размазываю, бью в пол кулаком и клянусь себе: никогда, никогда не позволю себе так измываться над мужчиной! Это было как искупление грехов, как зарок! Когда он ушел, я была другой…

Потом я уехала в Москву, это уже другие лавы, я стала, взрослой, и в этом году, летом была у мамы, шла по улице и случайно, совершенно случайно — в последний день своего отпуска — напоролась прямо на него! Он сказал: «Нет, это не случайность! Я знал, что встречу тебя сегодня, я видел сон. Хочешь, докажу? И он затащил меня в свою квартиру и показал: на столе цветы, ужин, шампанское. И он сел во главе стола, а на лице такая улыбка безумная, счастливая, он говорит: „Я знаю, что ты развелась с мужем, в городе это известно. Если хочешь встречаться с моим внуком — пожалуйста, он тебя до сих пор любит, я ему квартиру купил в Петербурге, я не уехал в Германию, зачем мне мои поместья… У меня есть ты, есть память о тебе, есть твои работы по немецкому и твои фотографии. Ты необыкновенная, уникальная, береги себя!“ И он поцеловал мне руку, и я ушла от него, оглянувшись. Наконец-то он покорил и завоевал меня своим артистократизмом! Хотя с тех пор я никогда его больше не видела. Месяц назад мама звонила мне, сказала, что он умер и что по почте от него пришла какая-то коробочка. Я сказала, чтоб она не смела ее открывать. Я знаю, что там — те самые серьги.

Москва и аспирантура. Но что такое Москва для провинциальной девочки? Это Париж, Лондон, Рио-де-Жанейро и даже Гавайские острова! Это другой мир, другой век, другая планета. Это как золотой рыбке перепрыгнуть из закисающего пруда в какое-нибудь Эгейское море.

Был конец лета. Я гуляла по Москве в какой-то безумной малиновой шляпке, с малиновой лентой, в платье солнышком, с оборками, в яркой косметике. Даже если нужно было выйти в магазин за хлебом, я одевалась так, будто иду сниматься в Голливуд. Волосы у меня были тогда рыжие и в кудряшках, как у спаниеля, — я их накручивала на вертикальные бигуди. Просто эдакая крошка Мэри из американского фильма. И так я бродила с утра до ночи по Москве, спускалась в метро, ездила в троллейбусах, заходила в музеи. Нет, вру, я ходила не просто — я собирала поклонников. Это был не Подгорск, это был мир, где меня никто не знал, где я могла себе это позволить. И если за час ко мне подходило меньше десяти мужчин, я была в отчаянии, я бежала домой переодеться, подкраситься. Причем мне не нужны были их визитные карточки, их телефоны и даже их «мерседесы», но мне нужно было насытиться сознанием того, что я тут котируюсь, что меня тут видят, замечают и выделяют из толпы.