Но постепенно это меня захватывало — эти завораживающие рассказы, разговоры, он выглядел таким умным, мудрым, безумно ранимым и интересным. Он говорил, что каждому мужчине в шестидесятилетнем возрасте Бог устраивает тайный экзамен на знание сокровенного смысла жизни — если человек проходит этот экзамен, то Бог позволяет ему жить дальше, а если не проходит, то его жизнь заканчивается. Поэтому столько мужчин к шестидесяти умирают от инфарктов и инсультов. При этом передавать знание смысла жизни из рук в руки нельзя, каждый должен сам постичь эту тайну. А женщина, по его словам, познает эту тайну в момент родов, поэтому все женщины, как правило, живут дольше мужчин…
После четырех месяцев наших занятий он заявил, что мы должны заниматься чаще, потому что в Москве очень высокие требования, он достал эмгэушную программу. Моя мама согласилась, и я стала ходить к нему почти каждый день. А однажды я пришла и вижу: в комнате, над его столом висит лист бумаги с огромной буквой «Р». Я спрашиваю, что это значит, но он не отвечает и только потом, когда он меня провожал, он сказал, что по каким-то там переводам с латыни, что ли, этот знак означает: «Не надейся, не жди и радуйся!» Я посмотрела недоумевающе и ушла. Дальше приезжает его внук, он учился в Мурманске, в военно-морской академии, довольно красивый парень, и тут начинается вообще какое-то безумие: старик ревнует меня к своему внуку, он составляет завещание и отписывает мне свою квартиру в подарок, он пишет заявление в собес о том, что нуждается в уходе и чтобы мне платили деньги за визиты к нему. Мне пришлось просто сражаться, чтобы отказаться от всего этого, и все это тянется и тянется — мучительно и засасывающе, пятый месяц, шестой. Он приезжает к нам, разговаривает часами с моим мужем, это был мазохизм чистой воды, я не могла видеть, как он страдает и как мой Игорь под любым предлогом сбегает, оставляя нас снова вдвоем.
Пришла весна, первые оттепели, уже не нужна была его машина, но он провожал меня пешком до маминого дома и стремился взять за руку, под руку, но я отказывалась, я стеснялась его, ведь он был мне по плечо, все окружающие воспринимали нас как внучку и дедушку, и я шла впереди, а он семенил позади и пришептывал: «Смотри, на нас обращают внимание! На нас смотрят!» А он был человек известный в городе — когда приезжали иностранные делегации, его всегда приглашали на банкеты и всякие встречи.
А однажды он упал, это был апрель, еще были наледи, я видела, что ему больно, и испугалась — может быть, перелом, вывих? Все обошлось, но я вдруг поняла, что он мне дорог, и с тех пор позволяла ему брать меня под руку, хотя мне приходилось прогибаться как-то вбок, чтобы он мог доставать мой локоть и держаться за него. И так мы шли, и мне было стыдно за себя, за то, что я стесняюсь его, что я придумала себе, будто он мой дедушка, и пытаюсь мысленно внушить эту идею всем прохожим.
Но я понимала, я уже ясно понимала, что ЭТО должно произойти, ЭТО неотвратимо, я только не знала и не могла себе вообразить, как и когда. Но и уйти, сбежать от него не могла тоже, я была как муха в паутине его рабства, любви, обожания. И наверно, я бы дозрела, дошла сама до этого шага, если бы… Если бы он не поспешил! Мужчины всегда спешат, даже самые мудрые…