В тот момент, когда эти новости достигли дома, где госпожа Накамура укрылась от внешнего мира, — или, возможно, вскоре после того, как у нее постепенно начали отрастать волосы, — вся ее семья перестала ненавидеть Америку, и госпожа Накамура послала своего родственника на поиски швейной машинки. Все это время она так и пролежала в резервуаре с водой и, когда ее принесли домой, оказалась ржавой и совершенно бесполезной.

В конце первой недели сентября отец Кляйнзорге лежал в постели в Доме иезуитов с температурой 39, и, так как ему становилось хуже, было решено отправить его в Международный католический госпиталь в Токио. Отец Цесьлик и отец-настоятель довезли его до Кобе, а живший там иезуит проделал с ним весь оставшийся путь и привез матери-настоятельнице Международного госпиталя следующее послание от доктора из Кобе: «Хорошо подумайте, прежде чем делать этому человеку переливание крови: мы много наблюдали за пациентами, пережившими бомбардировку, и совсем не уверены, что, если вы введете ему иглу, ранка потом перестанет кровоточить».

Когда отца Кляйнзорге доставили в госпиталь, он был ужасно бледен и весь дрожал. Он жаловался, что после взрыва у него нарушилось пищеварение и заболел живот. Анализ лейкоцитов в крови показал 3 тысячи единиц (при норме в 5–7 тысяч), отец Кляйнзорге не стал выглядеть лучше, а его температура выросла до 40 градусов. Врач, который мало что понимал в этих странных симптомах, — отец Кляйнзорге был одним из немногих пострадавших, кого доставили в Токио, — встретил его с обнадеживающим выражением на лице. «Вы выпишетесь отсюда через две недели», — заверил он. Но, выйдя в коридор, врач сказал матери-настоятельнице: «Он умрет. Все эти люди, пережившие бомбу, — они умрут, вот увидите. Они могут протянуть пару недель, а потом умирают».

Доктор прописал отцу Кляйнзорге усиленное питание. Каждые три часа в него запихивали яйца или говяжий бульон и скармливали ему столько сахара, сколько он мог проглотить. От анемии ему давали витамины, железосодержащие препараты и мышьяк (по рецепту Фоулера [23]). Оба предсказания врача он опроверг: через две недели не умер, но и не встал на ноги. Несмотря на то что, следуя совету доктора из Кобе, ему не делали переливания крови — а это могло принести больше всего пользы, — лихорадка и проблемы с пищеварением довольно быстро прошли. На какое-то время анализы улучшились, но в начале октября количество лейкоцитов снова упало до 3600; а затем, через десять дней, внезапно поднялось выше нормы — до 8800; в конце концов оно стабилизировалось — на показателе 5800. Его странные порезы озадачивали всех. Несколько дней они могли срастаться, а потом, при движениях, снова открывались. Но когда наконец он почувствовал себя хорошо, то испытал огромное удовольствие. В Хиросиме он был одним из тысяч несчастных, зато в Токио — настоящей диковиной. Десятки молодых американских военврачей приходили его осматривать. Его опрашивали японские специалисты. Одна газета взяла у него интервью. А однажды пришел смущенный врач, покачал головой и сказал: «Сложный вы, атомные ребята, случай».