И без того жаркая ночь казалась вовсе невыносимой из-за пожаров, поднимавшихся в небо, однако младшая из двух девочек, которых спасли господин Танимото и священники, пожаловалась отцу Кляйнзорге, что ей холодно. Он накрыл ее своей курткой. Девочки провели несколько часов в соленой речной воде, прежде чем их спасли. На теле младшей были страшные ожоги, и соленая вода причиняла ей невыносимую боль. Она начала сильно дрожать и пожаловалась на холод. Отец Кляйнзорге взял у кого-то одеяло и укутал ее, но ее трясло все сильнее и сильнее, она повторяла «Мне так холодно», а потом вдруг перестала дрожать и умерла.

Тем временем господин Танимото обнаружил на песчаной отмели около 20 мужчин и женщин. Он причалил к берегу и стал уговаривать их плыть с ним, но люди не двигались. Господин Танимото понял, что у них нет сил подняться. Он наклонился и взял одну женщину за руки, но большие куски кожи соскользнули с них, как перчатки. Господину Танимото стало нехорошо, и он ненадолго присел. Затем спустился в воду и — хотя был щуплым — сумел поднять в лодку нескольких обнаженных мужчин и женщин. Грудь и спины у них были липкими, и он с тревогой вспомнил, как выглядели огромные ожоги, которые он уже видел днем: сначала желтые, они краснели и опухали, с них слезала кожа, и, наконец, вечером они начинали гноиться и пахнуть. Из-за прилива его бамбуковый шест едва доставал до дна, так что большую часть пути ему пришлось грести. На другом берегу он выгружал скользкие живые тела у высокой песчаной косы и нес их вверх по склону, подальше от прилива. Про себя он постоянно повторял: «Это живые люди». За три таких рейса он переправил через реку всех. Закончив, господин Танимото решил, что нужно отдохнуть, и вернулся в парк.

Сделав несколько шагов по темному берегу, он о кого-то споткнулся и услышал сердитое: «Осторожнее! Это моя рука». Не желая причинять боль раненым и стесняясь того, что может нормально ходить, господин Танимото вдруг вспомнил о госпитальном судне, которое не пришло (оно не пришло и потом), и на мгновение его охватила слепая, убийственная злость на команду корабля, а затем и на всех врачей. Почему они не пришли на помощь этим людям?

Доктор Фудзии пролежал всю ночь в ужасных муках на полу своего дома, теперь лишенного крыши, на окраине города. При свете фонаря он осмотрел себя и обнаружил: перелом левой ключицы, множественные ссадины и рваные раны на лице и теле, включая глубокие порезы на подбородке, спине и ногах, обширные ушибы на груди и туловище, возможно, несколько сломанных ребер. Если бы не его тяжелые травмы, вероятно, он бы сейчас находился в парке Асано и помогал раненым.

К ночи десять тысяч пострадавших от взрыва заполнили госпиталь Красного Креста. По зловонным коридорам с бинтами и бутылочками меркурохрома потерянно ходил измученный доктор Сасаки, перевязывая самые страшные порезы, которые мог увидеть; на нем все еще были очки, взятые у раненой медсестры. Другие врачи накладывали компрессы с физраствором на сильные ожоги. Ничего другого сделать они не могли. После наступления темноты им пришлось работать при свете пожаров и свечей, которые держали десять оставшихся медсестер. Доктор Сасаки весь день не выходил из больницы; то, что происходило в ее стенах, было настолько кошмарным и поглощающим все силы, что ему даже не пришло в голову поинтересоваться, что творится снаружи. Потолки и перегородки обвалились, повсюду была штукатурка, пыль, кровь и рвота. Пациенты умирали сотнями, но убрать трупы было некому. Кто-то из больничного персонала раздавал печенье и рисовые шарики, но запах мертвецкой был так силен, что мало кто испытывал чувство голода. К трем часам ночи, после 19 часов непрерывной работы, доктор Сасаки был не в состоянии перевязать больше ни одной раны. Он и еще несколько выживших сотрудников больницы взяли соломенные циновки и вышли во двор, где находились тысячи живых пациентов и сотни мертвых. Поспешно обогнув больницу, они нашли укромное место, чтобы хоть немного поспать. Но уже через час раненые нашли их и образовали плачущий круг: «Доктор! Помогите нам! Как вы можете спать?» Доктор Сасаки встал и вернулся к работе. Чуть позже, днем, он впервые подумал о матери, которая осталась в загородном доме в Мукаихаре, в 50 километрах от города. Обычно он приезжал к ней каждый вечер и сейчас боялся: мать решит, что он умер.