Рокот затихал, огромные лопасти замедляли вращение, и наконец совсем остановились. В задней части вертолета начали раскрываться грузовые ворота. Вот их створки застыли в открытом положении, на утрамбованный снег легла откидная аппарель. Прошло несколько секунд – и на этой аппарели показалась стайка настороженно оглядывающихся, плохо одетых детишек, как у нас сказали бы, «младшего школьного возраста». Пережив много опасностей, они были бледны и молчаливы, но их блестящие глаза говорили о том, что полет на невиданной машине произвел на них сильнейшее впечатление. Дети есть дети… Ничего, дай Бог, они быстро забудут все ужасы, что им пришлось пережить. Уж мы постараемся… Больше никто никогда не посмеет забирать кровь вместе с жизнью у наших детей для мерзких фашистов! Это ж надо было додуматься – использовать малышей в качестве доноров… Я, конечно, читала об этом когда-то ранее, но тогда это вызывало во мне просто возмущение и гадливость по отношению к фашистским ублюдкам, к этим нелюдям. Но тогда все это воспринималось как давно минувшее… Теперь же это было моим настоящим, в котором я активно участвовала, и во мне клокотала ярость, потому что я видела собственными глазами этих несчастных детей! И чувство сопричастности толкало меня к тому, чтобы броситься к малышам, обнять их всех, защитить, утешить и уверить, что теперь-то с ними не произойдет больше ничего дурного… Подобные чувства обуревали и Варвару. Она молчала, глядя на детей, и только губы ее сжались в тонкую полоску, а между бровями пролегла складка. Она красноречиво сжимала мою руку повыше локтя и ее состояние становилось для меня очевидным – до того, что казалось, будто мысли ее бьются о мою черепную коробку, мысли о том, что необходимо как можно скорей стереть с лица земли фашистскую заразу.

Сопровождали детей такие же худые и плохо одетые женщины неопределенного возраста – очевидно, воспитательницы детдома, захваченные немцами вместе с детьми. Они, в отличие от воспитанников, не смотрели по сторонам, они были озабочены лишь тем, чтобы следить за порядком – и дети их слушались. Вообще, вся эта процессия была как-то странно тиха, словно все эти люди – и дети, и взрослые – привыкнув к лишениям, просто покорялись своей судьбе, не выказывая никаких эмоций.

Автобусы, тихонько урча своими мощными моторами, отъехали от стоянки и, описав полукруг, подъехали к вертолету.

При приближении этих автобусов дети даже немного попятились назад. Если внутренние интерьеры вертолета несли на себе неизгладимый отпечаток давно почившего в бозе Советского Союза, при котором эта машина была создана, то от автобусов, несмотря на то, что это были вполне патриотичные ЛИАЗы, прямо-таки разило так называемой европейской цивилизацией. Ну как ты объяснишь маленькому человечку, который от Европы видел только все самое плохое, что улыбчивые тети и дяди, которые вышли из этих автобусов, не сделают им ничего плохого – не отправят на смерть, не будут брать у них кровь и ставить на них бесчеловечные эксперименты. Ведь доктор Менгеле