Я знала, что когда я говорю подобные горячие речи, то становлюсь слегка похожа на ведьму. В хорошем смысле, конечно. Глаза у меня в это время горят, к губам приливает кровь, а голос приобретает непривычное звучание, становясь твердым и глухим, со звенящими нотками священного вдохновения.

Фон Обсфельдер задержал на мне взгляд, в котором промелькнуло какое-то уважительное удивление, затем слабо махнул рукой и опустил голову.

– Хорошо, фройляйн Марин, – устало сказал он, – я вас понял, и, хоть не нацист, но все равно жалею, что не застрелился после разгрома моего корпуса. Вы сумели ранить меня в самое сердце. Скажите моим добрым сопровождающим, что я не хочу с вами больше беседовать. Наверное, общаться с сотрудниками вашей разведки будет гораздо проще, чем с вами. Прощайте, надеюсь с вами больше не увидеться.

И, по-старчески шаркая ногами, генерал фон Обсфельдер удалился прочь.

19 ноября 1941 года, 6:55. Линия фронта в окрестностях Орши

Будущий маршал Советского Союза, а ныне командующий 16-й армией генерал-лейтенант Константин Константинович Рокоссовский, стоял на пригорке, наблюдая в бинокль за вражескими позициями. Его крепкая фигура, надежно стоящая на земле широко расставленными ногами была обмундирована в российский зимний камуфляж, с которым несколько диссонировала генеральская папаха. Но так было даже колоритней. Не спутаешь с толпящимися чуть поодаль чинами его штаба, одетыми по полной форме. Наблюдая за вражескими окопами, в несколько линий пересекающими заснеженную землю, Рокоссовский ждал момента, когда минутная и секундная стрелки часов соединятся на отметке у цифры «12». Наступающий день был его днем. 16-я армия, пополненная и усиленная свежими войсками, успевшими к тому моменту пройти полный курс боевой подготовки, была готова к стремительному рывку на Борисов.

Этот прорыв должен был быть совсем не того типа, как случившийся под Жлобиным. Дело в том, что составе 16-й армии не было крупных механизированных соединений, максимум отдельные танковые батальоны в составе соединений и танковые роты в составе стрелковых и кавалерийских частей. Надо сказать, что новых танков в армии не было совсем. В основном это были подобранные на полях летних сражений и восстановленные Т-34, КВ, а также трофейные «тройки» и «четверки». При этом трофейные танки из-за хорошей оптики и раций в основном использовались в качестве командирских машин. Остальные подбитые машины врага, не подлежащие восстановлению, разбирались на запчасти.

И никаких Т-26 и БТ, составлявших основной парк советских танковых войск до войны и показавших свою крайне низкую полезность в ее ходе. Часть таких устаревших танков была переделана в артиллерийские тягачи, самоходные зенитки и минометы (в основном танки типа Т-26), другая часть (БТ-5 и БТ-7) передана в Среднеазиатский, Забайкальский и Дальневосточные округа – пугать самураев и басмачей. Для части новых танков БТ-7 и БТ-7М разрабатывался проект их переделки в машины огневой поддержки пехоты. Для этого снимался механизм привода колесного хода, так называемая «гитара», накладными броневыми экранами усиливалось бронирование, а вместо 45-мм пушки 20-К в башню устанавливали 23-мм авиапушку ВЯ с запасом 250 патронов. По легкобронированной и небронированной технике, пулеметным гнездам, амбразурам дзотов и блиндажей, короткая очередь из ВЯ была как раз тем, что прописал доктор, а если из засады в борт или корму (особенно по каткам