До обеда выступали какие-то бухгалтеры, раскладывали, как пасьянс, договоры, платежные поручения, накладные, акты, путевые листы и другие документы, но Вера не понимала, хорошо это для Миши или плохо, отчасти оттого, что не разбиралась в бухгалтерии, а главным образом потому, что вся была поглощена предстоящей пятиминутной встречей наедине.

Как ей действовать? К кому обращаться? В чье ухо прошептать сакраментальную фразу: «Я от Альбины Семеновны, вас должны были предупредить»?

Ведь страшно подумать, в какую ярость придет начальница, если Вера не поймет сигнала и пропустит свидание, о котором та с таким трудом договорилась. Нет, надо быть начеку!

Вера сидела как на иголках, жадно ловя взгляды конвойных, но те не обращали на нее никакого внимания.

Миша тоже почти не смотрел на нее, потому что сейчас как раз проводился анализ финансовых документов, которые подписывал непосредственно он, ключевой для него момент во всем процессе.

Только перед самым перерывом на обед, когда Вера почти отчаялась, она поймала многозначительный взгляд Келлера, адвоката Соломатина.

Решив, что ей почудилось, Вера потупилась, но когда снова подняла глаза, адвокат по-прежнему пристально смотрел на нее. Она слегка шевельнула бровью, он еле заметно кивнул.

Когда судьи вышли из зала, Вера хотела подойти к мужу, но Келлер украдкой показал ладонь, мол, притормози, а потом подошел и незаметно-незаметно, бочком вывел в маленькую комнатку, больше похожую на кладовку, и исчез.

Вера не успела осмотреться, как конвойный ввел Мишу, с грохотом подтащил единственный стул к двери и уселся, скрестив руки на груди и демонстративно глядя в потолок.

Муж обнял ее изо всех сил, так что, казалось, ребра затрещали. От него пахло земляничным мылом и горечью. Чужой, незнакомый запах.

– Как ты, любимая?

– Хорошо, хорошо.

Не успела она ответить, как он закрыл ей рот поцелуем.

– Ты разводись со мной, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ.

Вере вдруг стало так грустно, будто она собиралась его ждать.

– Почему? Ты меня больше не любишь?

– Люблю, конечно, поэтому и говорю, что надо разводиться. Ведь десятку дадут, не меньше.

– А ты виноват?

– Ну конечно, виноват, Вера, что за вопрос, – усмехнулся Миша, – разводись, а сыну скажи, что я умер.

– Ты с ума сошел?

– Вер, времени нет на эмоции, сейчас главная задача – вас со Славиком обезопасить. Ни к чему ему папаша-зэк, сама понимаешь. С таким пятном на биографии его никуда в хорошее место не примут.

– Как знать…

– Да так и знать, Вера! Но главное даже не это, а есть опасность, что его потянет на блатную романтику, если он будет знать, что папа у него зэк. Я тут наслушался подобных историй, как сын по стопам отца, и очень не хочу, чтобы Славик следом за мной очутился в этом заведении.

– Миша…

– Для вас так будет лучше, – муж снова прижал Веру к себе и жадно вдохнул, – ах, как ты пахнешь… Короче, любимая, разводись и с посылками не заморачивайся. Об одном прошу – родителей не забывай.

Вера покосилась на конвойного. Он по-прежнему глядел в потолок. Где-то рядом Келлер, благодетель, устроивший это свидание, только не по доброте душевной, а чтобы Вера уговорила Мишу заслонить собой режиссера Соломатина. Разве это хорошо, порядочно? Если ты не виноват, оправдывайся, но не за чужой счет.