Расхрабрившись, Ирина надела на работу непристойный сарафан от Гортензии Андреевны. Старушка к нему сшила еще скромный шелковый жакетик, в котором Ирина смотрелась вполне прилично на судейском месте, а голые коленки из-под стола было не видно.
Главное, она выглядела так хорошо, что индифферентные заседатели при виде ее на секунду вынырнули из своих научных эмпиреев и блеснули очками. Пользуясь случаем, Ирина попыталась обратить их мысли к процессу, но оба в один голос сказали, что мало понимают в юриспруденции, бухгалтерии и кинопроизводстве, поэтому предпочтут довериться судье, ибо истина, что бурная деятельность невежды гораздо опаснее бездействия гения, известна им слишком хорошо и, увы, не понаслышке. Нет, они люди добросовестные и вникают в то, что говорят свидетели и эксперты, и покамест вина директора картины и экспедитора представляется им очевидной, а про режиссера они ничего не могут сказать. Астроном еще добавил, что как-то видел кусок фильма Соломатина по телику и пока уверен только в одном – если бы он не украл эти деньги, а снял на них еще одну картину, то совершил бы гораздо более тяжкое преступление перед советским народом.
Ирина засмеялась и оставила своих заседателей в покое.
Когда по городу распространился слух, что именно она судит Соломатина, ей стали звонить даже те знакомые, которые годами о ней не вспоминали. Школьным подружкам, университетским приятелям и коллегам с прежней работы вдруг страшно захотелось узнать, как она вообще и что происходит в ее жизни, но очень быстро разговор съезжал на процесс кинорежиссера. Приятели думали разное, но в основном примыкали к одному из двух лагерей. Первые возмущались произволом властей, настойчиво, если не сказать навязчиво, советовали Ирине оправдать великого Соломатина, чтобы в чистоте и непорочности сохранить для истории собственное имя, а вторые, коих было большинство, считали, что «все они там повязаны, ну а что? От государства не убудет, ведь если посчитать, сколько оно денег отжимает у граждан вообще и у деятелей искусств в частности, то съемочная группа даже свое не вернула».
Отчасти Ирина была с этим последним тезисом согласна. У нее самой была очень приличная зарплата, а Кирилл получал по средним меркам просто космические деньги, так что приобретение абсолютно ненужной и дорогой швейной машинки совершенно не отразилось на их бюджете. А вот Гортензии Андреевне пришлось бы копить на немецкий шедевр годами, и то она не смогла бы его купить просто так, потому что машинки «Веритас» продавались только инвалидам Великой Отечественной войны, а старушка была всего лишь участником. Много чего не может позволить себе учительница с полувековым стажем, но никогда не жалуется, наоборот, не устает повторять, что, пережив такую страшную войну, мы сегодня живем настолько хорошо, насколько возможно, и нормальные взрослые люди должны это понимать, если они не нытики и не маменькины сынки. Великая Победа, давшаяся огромным напряжением сил всего советского народа, стоившая больше двадцати миллионов жизней, едва не оказалась уничтоженной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки, и стране, не переведя духу, пришлось бросить все силы на разработку собственного ядерного оружия, иначе нас поставили бы на колени, несмотря на победу над фашизмом. В таких условиях мечтать о коврах и хрусталях и ныть, что тебе чего-то не додали – позор и трусость.